теперь на его платье. На пышном бархатистом платье, которое ни с чем не перепутать. Да, это она. Её высочество королева Актавия, да славятся дни её! Ах да, я ведь сегодня ещё ни разу не получал по роже. Похоже, по расписанию сегодняшний сеанс начнётся прямо сейчас.

Какое-то время она молчала. А затем заговорила:

— Ты… Да ты хоть знаешь, сколько стоит это платье? Да даже эта чашка чая была дороже, чем тысяча таких, как ты!

Удар по лицу. Больно.

— И чего ты постоянно слоняешься по коридорам? Что, нравится мозолить мне и остальным глаза? Нравится напоминать окружающим, что ты ещё не сдохла?

Удар.

— За что мне это? Сколько я ещё должна это терпеть? Почему эта шлюха, если уж решила подохнуть, не могла хотя бы оставить после себя кого-то, похожего на человека?

Удар.

Во мне закипает злость. Я, говоря начистоту, и так совершенно не в духе, а тут ещё ты со своими причитаниями. И что значит это твоё «за что мне это»? Ты что, жалуешься? Жалуешься, блин?! Да у тебя есть всё: деньги, власть, уважение, любящий муж и двое замечательных детишек, в которых ты души не чаешь! Тебя все любят и поклоняются! От тебя только и требуется, что несколько раз в день принимать какие-то там решения государственной важности, а в остальное время делай что хочешь. При твоём рождении тебе выпала самая счастливая монета из всех возможных. И ты, блондинистая мразота, ещё чем-то недовольна?!

Может, поменяемся местами? Станешь демоническим отродьем, которому каждые несколько минут напоминают, какое оно мерзкое и отвратное, сопровождая это оплеухами. Как тебе такой вариант, а? Ну а я, так и быть, возьму на себя тяжёлую долю королевы. Уж как-нибудь справлюсь.

Опять удар.

— Ну и чего ты молчишь? Чего встала передо мной? Ты хоть знаешь, как тяжело просто вот так стоять и смотреть на тебя? До твоего появления этот дворец был образцом красоты и чистоты. Здесь собраны самые дорогие произведения искусства со всего королевства, настоящие шедевры! Служанки прибираются здесь день и ночь, сдувая каждую пылинку. И среди всего этого великолепия присутствует грязное пятно, которое никак нельзя смыть. И не только присутствует, а ещё и двигается, оскверняя своим присутствием то одну часть этого дворца, то другую. Как же мне это надоело…

Мне, знаешь ли, тоже надоело. Ладно ненавидеть меня, ладно бить. Но при этом ещё и строить из себя жертву… Это уже последняя капля. Я умудрённый опытом человек. Наверное, даже постарше тебя буду. И всё-таки даже у моего ангельского терпения есть предел. И только что он был достигнут.

Она намного выше меня, но это ничего. Пригнуться, напрячь ноги, подпрыгнуть изо всех сил. Сжать руку в кулак и влепить в эту наштукатуренную челюсть. Ах, какой смачный стук. Нравится, а? Даже королеве иногда стоит указывать на её место.

* * *

А иногда не стоит.

И вот я лежу у себя в комнате. Всё тело болит. Абсолютно всё. Каждая клеточка, каждая косточка. Стражники не мелочились. Молотили меня, даже не сняв своих латных сапог. Пинали везде: по голове, по лицу, по животу, по рукам и ногам. Им отдали лишь один приказ — не убивать. Ну а в остальном делайте что хотите.

Лицо, наверное, превратилось в один сплошной синяк. Рёбра, кажется, сломаны. Руки и ноги не двигаются. Каждый вздох отзывается болью. Пары зубов не хватает. Даже есть будет больно. А ещё надо как-то добираться до туалета. О ванне в ближайшем будущем можно даже не помышлять.

И чего я, спрашивается, этим добивался? Хотя я знаю, чего. Наверное, это первый в истории обоих миров случай, когда пятилетний ребёнок осознанно попытался свести счёты с жизнью.

До последнего дня у меня была надежда. Я думал, что рано или поздно вырвусь отсюда и найду дело себе по душе. И сегодня мне ясно дали понять, что этого не случится. Никто не поможет мне найти свой путь в жизни и не позволит отыскать его самостоятельно. По какой-но причине меня не могут просто убить, поэтому мне позволено существовать. Именно существовать, а не жить. Уж не знаю, чьей прихотью было сохранить мне жизнь, но я бы этому «кому-то» тоже с удовольствием съездил по роже.

Из коридора за дверью тем временем послышались приглушённые голоса.

— Ваше высочество, это уже перебор! Она перешла все допустимые границы! Прошу вас, прикажите казнить её! Или хотя бы выбросить из дворца, и пускай подохнет от голода в какой-нибудь канаве! Это отродье не должно жить! Не должно, понимаете?!

— Да я бы уже давно от неё избавилась, если бы не этот упрямец Игнацио! Запретил он ей вредить, видите ли. Упёрся, и всё, ничем его не убедишь.

Запретил вредить, значится? А эти постоянные побои, надо понимать, за вред не считаются? Ладно, слушаем дальше.

— Но ей нельзя здесь оставаться! Этой мрази всего пять лет, а она уже осмелилась поднять на вас руку! Что будет, когда она вырастет? Через какое время она решится зарезать вас во сне или подсыпать яд в еду? Вы же понимаете, какой риск несёт вам её присутствие здесь?

— Понимаю… И всё же я не могу просто выбросить её на улицу. Я уже обсудила это с моим мужем. Игнацио поставил условие: если я и желаю выпроводить её из дворца, то должна найти для неё другое место. Место, где она получит еду, ночлег и защиту.

— Может, тогда отдать её в какую-нибудь школу?

— Ну вот ещё. Не хватало, чтобы она научилась каким-нибудь наукам. Чем меньше это отродье знает, тем лучше. Я ей даже читать запретила, а ты про школу говоришь. Думай хоть немного.

— Тогда как насчёт боевой школы? Пусть освоит воинское искусство, а там организуем отправку на войну, и пусть подохнет естественным путём. Его высочеству нечего будет на это предъявить.

— Ты меня вообще слышишь?! Нельзя обучать её ничему полезному! Все знания и навыки, которые мы позволим ей обрести, в один прекрасный день обернутся против нас. Она должна всю жизнь оставаться бесполезной и беспомощной. Что бы такое придумать…

— А знаете, есть у меня одна идея…

— И какая же?

— Помните последний турнир? У меня в первый день его проведения был выходной, и я сходила туда с мужем. Вы тоже присутствовали, и должны были видеть. Какой-то идиот заявился туда без оружия и заявил, что победит противника