Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Типичный представитель этого взгляда – основатель эволюционной медицины Рэндольф Несси. Он пишет следующее:
Чистые психоактивные препараты и непосредственные способы введения их в организм – эволюционно новые явления нашей среды обитания. Эти вещества патогенны по своей сути, поскольку обходят адаптивные системы обработки информации и действуют напрямую на древние механизмы в головном мозге, управляющие эмоциями и поведением. Препараты, вызывающие положительные эмоции, подают ложный сигнал об эволюционной полезности. Этот сигнал захватывает стимулирующие механизмы «симпатии» и «желания», что может приводить к постоянному приему наркотических средств, уже не приносящему удовольствия… Наркотики, вызывающие привыкание, создают в мозге сигнал, ложно указывающий на громадное преимущество с точки зрения эволюционной годности{40}.
Эволюционный психолог Стивен Пинкер также считает современное потребление опьяняющих веществ результатом соединения двух особенностей человеческого ума: любви к химическим вознаграждениям и способности решать проблемы. Вещество, которому удалось, пусть и случайно, вскрыть замок удовольствия у нас в мозге, оказывается объектом нашей целеустремленности и инновационности, даже если поиск этого вещества имеет в чисто адаптивном смысле нейтральные или отрицательные последствия{41}. Как мы отмечали, наше сексуальное влечение – также отличный пример действия подобных механизмов. Эволюция дает нам мощную систему стимулов в виде сексуального удовольствия и оргазма, после чего умывает руки и, удовлетворенная, удаляется в наивном убеждении, будто гарантировала, что отныне мы будем стремиться исключительно к гетеросексуальному вагинальному соитию, передавая таким образом свои гены следующему поколению. Она явно не имеет понятия, на что способны люди. В качестве примера дезадаптации, вызванной захватом систем вознаграждения, Пинкер приводит тот факт, что «люди смотрят порнографию, тогда как могли бы искать сексуального партнера». Разумеется, это лишь одна из нитей в многоцветном гобелене нерепродуктивных сексуальных уловок, к которым мы склонны, подсказывающая, однако, почему эволюции следовало бы со всей серьезностью относиться к отклонениям от ее замыслов.
Это соображение подтверждается исследованием плодовых мушек, подвергнутых сексуальной депривации. Плодовые мушки (Drosophila) – крохотные и очевидно совершенно непохожие на нас существа – поразительно удачная замена людей во многих отношениях, в том числе в наблюдениях за тем, как их организм перерабатывает алкоголь{42}. Плодовые мушки любят спиртное, они напиваются, и это стимулирует их системы вознаграждения так же, как это происходит у нас. Они могут стать алкоголиками: мушки начинают предпочитать пищу с большим содержанием алкоголя нормальным продуктам и со временем это желание усиливается. Если лишить их спиртного, а затем вернуть доступ к нему, они уходят в запой{43}. Все это, очевидно, дезадаптивные формы поведения, по крайней мере при уровнях потребления алкоголя в лаборатории, где проспиртованная пища часто доводится до крепости сильно ударяющего в голову австралийского шираза (около 15–16 %). Напившимся шираза плодовым мушкам трудно лететь прямо, а значит, и обнаруживать пищу и партнеров для спаривания. Кроме того, исследование лишенных секса плодовых мушек обнаружило, что, в сущности, оставшись без половой жизни, они обращаются к бутылке{44}. Потребление алкоголя искусственно вызывает тот же сигнал вознаграждения, что и успешное спаривание, из чего следует, что у пьяных плодовых мушек падает стремление к ухаживанию, ведь они получают удовольствие иным путем. Возможно, самих мушек это не беспокоит, но для их генов это плохо{45}.
Эволюционные пережитки: Пьяные обезьяны, жидкое кимчи и грязная вода
Теории захвата отчасти пересекаются с теориями пережитков, описанными во введении, и согласно им наше стремление к токсическим веществам считается эволюционной проблемой Нового времени. Однако теории пережитков видят в некоторых особенностях психологии человека не сугубо случайные захваты наших систем вознаграждения, а рассматривают их как изначально полезные с точки зрения адаптации, но со временем теряющие это свойство. Классическим примером является фастфуд. Эволюция запрограммировала нас получать маленькие порции вознаграждения за потребление высокопитательных продуктов, особенно содержащих жир или сахар. Слепая и относительно неповоротливая, она проморгала появление супермаркетов, переполненных дешевыми переработанными продуктами, сладостями, картофельными чипсами и мясными полуфабрикатами.
Что касается объяснения нашей тяги к алкоголю, пожалуй, самой заметной теорией эволюционного пережитка является гипотеза «пьяной обезьяны», выдвинутая биологом Робертом Дадли{46}. В непролазных тропических лесах, где началась эволюция человека, алкоголь вырабатывается в спелых фруктах дрожжевыми клетками в их извечной битве с бактериями, которые хуже переносят алкоголь и конкурируют с дрожжевыми грибами за питательные вещества, содержащиеся в фруктах. Таким образом, алкоголь обязан самим своим появлением безжалостной войне между грибами и бактериями. Дадли утверждает, что случайный признак молекулы, которую мы называем молекулой спирта (если точно, этанола), – причина появления у приматов страсти к алкоголю. Этанол чрезвычайно летуч, это маленькая легкая молекула, способная переноситься на большие расстояния по воздуху. Соответственно, он идеально подходит для того, чтобы служить приглашением к обеду для обонятельных рецепторов великого множества биологических видов. Безусловно, к ним относятся плодовые мушки, тяга которых к спиртному, вероятно, связана с тем, что его запах приводит мушек к фруктам.
Дадли заявляет, что то же самое произошло и с древними людьми, а также с нашими предками и родичами – приматами. Ориентируясь по запаху спирта, они находили и опознавали редкостное угощение, спелый плод, и стали ассоциировать малые дозы алкоголя с высококачественным питанием. Возможно, самые чуткие к вкусу или фармакологическим эффектам алкоголя особи находили его чаще, что обеспечивало им больше калорий, чем получали их сородичи-трезвенники. Это адаптивное преимущество способствовало развитию у нас склонности к алкоголю, а также способности его перерабатывать. Таким образом, Дадли утверждает, что алкоголь дарит нам приятное чувство, поскольку в условиях, где протекала наша эволюция, это давало большой выигрыш в плане калорий и питательных веществ. Современные горожане только вследствие эволюционного пережитка получают удовольствие от спиртного, приносящего нам теперь лишь болезни печени, ожирение и преждевременную смерть. В этой связи Дадли пишет: «То, что когда-то было безопасным и эффективным в джунглях, где фрукты содержали лишь малое количество алкоголя, может быть опасным, когда мы отправляемся за пропитанием в супермаркет, где покупаем пиво, вино и напитки из дистиллированного спирта»{47}.
Другие теории эволюционного пережитка утверждают, что ферментация зерна и плодов сыграла полезную роль, поскольку перевела содержащиеся в них калории в лучше хранящуюся и транспортабельную форму и позволила сохранить ресурсы, которые в противном случае были бы утрачены в условиях, когда еще не было холодильников{48}. Согласно этой точке зрения, алкоголь традиционно являлся доставляющей больше веселья версией кимчи или маринадов. Это, безусловно, важное преимущество брожения. Даже сегодня предприниматели из северной Танзании изготавливают методом брожения банановые и ананасовые вина, чтобы сохранить фрукты, которые иначе сгнили бы вскоре после сбора урожая, а также, конечно, чтобы получить вкусный спиртной напиток{49}. Еще одно преимущество брожения, по крайней мере если речь идет о превращении зерна в пиво, британский нутрициолог Б. С. Платт назвал «биологическим облагораживанием»{50}, подметив, что сбраживание кукурузы в пиво почти удваивает содержание в ней основных микроэлементов и витаминов. Эта трансформация питательности, обеспечиваемая воздействием