учителю. Он – сын офицера. Я поверить не могу. Я шокирован. В общем, иду в кабинет директора и получаю отстранение на три дня. Я знаю, что отец вышибет из меня весь дух за это, поэтому хватаю этого пацана за шкирку и говорю ему: «В три часа». Я делаю вывод, что, придя домой, все равно получу по заднице, поэтому решаю, что сначала устрою взбучку сам. Я прикончу этого пацана.

Занятия заканчиваются, и я начинаю его поджидать. Три часа, четыре часа, он все не появляется, но я продолжаю ждать его на углу. К тому моменту другие дети уже махнули руками и пошли по домам. Наконец около пяти часов пацан выходит из школы. Он нервно озирается по сторонам и видит меня. Я начинаю гнаться за ним. Он не понимает, что я довольно быстр для здоровяка. Я настигаю его и начинаю бить его и пинать. Я бью его по ребрам с такой силой, что у него начинается какой-то припадок.

Внезапно мне становится очень страшно. У пацана изо рта идет пена, а глаза закатываются назад, и я думаю: «О, нет, я правда убил его». Я в ужасе.

Мимо проезжает один из офицеров с базы, он видит лежащего на земле пацана, останавливает машину и подбегает к нам со словами: «Ты что творишь, черт возьми?» Он бежит назад к машине и сует пацану в рот карандаш, потому что у пацана эпилептический припадок. Офицер вызывает 911. Приезжают копы и «скорая», и вот теперь я понимаю, что реально влип. Копы отвозят меня на базу, разыскивают там моего отца и устраивают ему нагоняй за то, что он воспитал такого дурного сына. Они очень сурово отчитывают моего отца. Я одновременно и опозорил, и разозлил отца. Я думаю про себя: «Это плохо».

За это отец как следует избил меня. Каждый раз, когда он ударял меня, он говорил: «Ты идиот! Ты мог бы убить того пацана. Ты бы сел в тюрьму до конца своей жизни. Сколько раз я говорил тебе? Думай головой! Будь лидером!» Потом он снова приходил в бешенство и всыпал мне еще.

Мне было все равно, потому что я был в ужасе от того, что сделал с тем пацаном. Еще долгое время после этого я, выключая свет, только и видел, что его лицо с закатывающимися глазами.

Для меня это был конец. С того дня я перестал быть задирой.

Знаю, что сейчас вам кажется, что мой папа был агрессивным челом. Уверен, что есть люди, считающие это проблемой, но, на самом деле, им не стоит так думать. Мой отец сделал меня тем, кем я являюсь. Он всегда говорил мне: «Ты будешь лучше меня». Он натворил всякого по молодости. Он постоянно рассказывал мне историю о том, что у него был друг, у которого была копилка, и Сержант украл эту копилку и разбил ее, а когда об этом узнал его отец, он попытался убить его. Он часто рассказывал мне эту историю. Она реально не отпускала его.

Все, что делал Сержант по отношению ко мне, было оправданно. Стал бы я поступать так же по отношению к своим детям сейчас? Конечно, нет. Никогда. Но мои дети выросли в совершенно других условиях. Они не живут в муниципальных домах. Они и дня не прожили в бедности за всю свою жизнь. Они растут совсем не там же, где рос их папочка Шон.

Фил Харрисон – хороший человек. Он воспитывал меня, он любил меня, он бросал мне вызовы.

ОН ЗНАЕТ, КАК СИЛЬНО Я ЕГО ЛЮБЛЮ И УВАЖАЮ.

Люди любят говорить, что мне нужно примириться со своим биологическим отцом. Этим людям лучше следить за своими делами. Я годами ничего не слыхал от этого чела, пока не начал заколачивать данки в NBA и становиться знаменитым. И вдруг он приходит на Ricki Lake Show и рассказывает всем, как скучает по мне и как вышло так, что у нас с ним сейчас ничего общего, и хочет, чтобы я познакомился со своим сводным братом.

Возможно, в какой-то момент я бы и хотел повидаться с ним, но мне не понравилось то, как он это преподнес. В телевизионной программе? Серьезно? Это было крайне неуважительно. Он из Нью-Джерси, все мои родственники там живут. Он легко мог бы набрать одному из кузенов и сказать: «Эй, я хочу затусить со своим сыном, скажи ему, чтоб позвонил мне». Я, наверное, и позвонил бы, но в эфире Ricki Lake Show?

А сейчас мы слишком далеко позади оставили прошлое. Я думаю, было бы чудовищным неуважением по отношению к человеку, сделавшему меня тем, кто я есть, Филипу Харрисону, воспитывавшему меня с двухлетнего возраста, просто повернуться к какому-то другому дяде и сказать: «Привет, папуля!» Такого не будет.

Как-то раз, когда я стал профессионалом и начал играть за «Орландо Мэджик», мне сказали, что на игре присутствует мой биологический отец и что он наблюдает за мной. Когда я услышал это, я вышел через черный ход. Обычно я так не делаю, но мне нечего было сказать Джо Тоуни. Наконец Сержант сходил к чуваку домой и сказал ему оставить меня в покое.

Мама хотела защитить меня от всего этого. Она любила меня так сильно и лишь хотела, чтобы я был счастлив. Когда дела шли плохо, она всегда говорила мне: «С тобой все будет в порядке». Мама и бабушка были теми, благодаря кому я продолжал улыбаться и верить.

Когда я попадал в неприятности, мама как бы немного отстранялась. Она позволяла отцу наводить дисциплину. И хотя он не был моим родным отцом, он оплачивал счета и заботился о доме. Он до смерти любил мою мать. В этом сомнений не было. Он сходил по ней с ума.

В Джорджии мы задержались на пару лет, но, зная, что мы – семья военного, мы понимали, что не останемся там надолго. Следующий переезд случился в 1984-м, в Вильдфлеккен, Германия. Туда я тоже не хотел ехать, поэтому всю дорогу в Европу плакал.

В Германии мне не пришлось долго искать ребят, с которыми можно влипнуть в неприятности. В тот момент моей жизни я не хотел быть Шакилом. Детишки там стали называть меня JC, но это не то, что вы подумали. Я не был никаким Иисусом Христом. JC значило Just Cool – «Просто Клевый».

Мне было около тринадцати лет, и я начал хотеть какие-то вещи, но денег у меня не было. Мой отец сказал: «Я ничего не