— Ну что ты дуешься, Дин? — тётя смотрит на меня, пряча улыбку в уголках губ. — У зверя всё есть, Миша оплатил.

— Ничего, — бурчу. — Забыли.

Я сержусь, как раз на Михал Иваныча и его «Замуж отдадим». Это дико, но я чувствую себя первоклассницей, которую дразнят «Тили-тили тесто…». Понятно за что, да? И это ненормально. Потому что в мыслях у меня не человек — медведь…

— Я пойду, — кладу документы на стол и собираюсь свалить.

— Стоять! — командует тётя. — Минутку подожди. Я сейчас на письмо отвечу и отдам тебе зарплатную карту. Под роспись.

Уже? Меня ещё в штат не оформили, а карточку — пожалуйста. Хотя чему я удивляюсь? У моей тёти достаточно серьёзный покровитель, чтобы не заморачиваться мелочами.

Ой, а это что такое?

Я замечаю на столе кулон из зелёного камня в форме когтя. Классическую ювелирку, как и пошлую бижутерию, я не признаю, а оригинальные украшения уважаю.

— Нравится? — тётя замечает, что я смотрю на коготь.

— Ничего такой. Михаил подарил?

— Нет, что ты! — Марина смущённо улыбается. — Это не моё. Ветеринар вчера сняла его с лапы медведя.

Интересно, кто и зачем нацепил его на зверя?

— Выглядит как старинное украшение, — я беру кулон в руку. — Ой! Тёплый…

Коготь в одно мгновение становится горячим. Шикнув, я разжимаю пальцы, и он, упав, скачет по столешнице.

— Что такое? — Марина накрывает кулон ладонью.

— Обожглась, — я трясу конечностью, шиплю, как змея.

— Дин, камень холодный, — тётя смотрит на меня растерянно. — Так, забирай его! — отдаёт мне украшение. — Устроила мистификацию с утра. Ты знаешь, какая я впечатлительная.

Да я сама в шоке! Даже про обиду забыла.

Марина вручает мне зарплатную карту, я расписываюсь и, прихватив с собой изумрудный коготь, выхожу из кабинета. Сую мистическую вещицу в рюкзак и мчу переодеваться. Потом к Фёдору. Хотя надо бы к мишке… Но, попой чую, конюху я сейчас нужнее.

И ведь не ошиблась!

Федя сегодня один на все конюшни, и такой капец на его седины. Кобыла точно сегодня родит — по ней видно. Ходит по стойлу, места себе не находит. Фёдор тоже ищет пятый угол, волнуется больше будущей матери. И смешно, и плакать хочется.

— Федь, не мельтеши, — я прислоняюсь к загородке стойла. — Если всё нормально будет, она сама родит.

— А если не нормально? — конюх на конкретном нерве. — Может, ветеринаршу попросить остаться?

— Понадобится — вызвоним её, — я не знаю, как его успокоить. — Сходи за опилками, а я у неё почищу.

Я берусь за лопату, Федя дует за опилками.

М-да… Представляю, на какой он был измене, когда у него жена рожала. У Фёдора были жена и сын. Точнее, они и сейчас есть, но делают вид, что их нет. Федина супруга нашла себе другого, отжала хату, а мягкотелый муж оказался на улице. Его тогда ещё и с работы попёрли. Сначала Федя по друзьям кантовался, потом друзья «закончились», и он стал полноценным бомжом. И ведь много лет так скитался, постареть успел. Никому до него дела нет — ни жене бывшей, ни сыну.

Чем дольше на ферме работаю, тем больше убеждаюсь: самый страшный зверь — человек.

Я заканчиваю чистить стойло, а Фёдор раскидывает опилки по полу.

— Мишке вольер не готовили ещё? — спрашиваю конюха.

— Марина сказала обождать, — он пожимает плечами. — Кто знает, выживет медведь или нет.

Стою как ведром ледяной воды облитая… «Выживет или нет?» — к горлу подкатывает комок горечи.

— Я ушла, — выхожу из конюшни и быстрым шагом иду к клетке.

Мне навстречу шагает Михал Иваныч.

— О, Динка! Ты к медведю?

— Ага! — пролетаю мимо, торможу и сдаю назад: — Что ветеринарша?..

— Всё сделала, что положено — лекарства-шмыкарства. Обещала, что к вечеру бодрее станет. Короче, всё путём.

— Надеюсь, — машу Михаилу рукой и бегу к клетке.

И чем я ближе к зверю, тем медленнее мой шаг. Иду, дрожу. И непонятно — от чего? Эмоции через край — все в кучу.

Мишка лежит в той же позе, что и вчера. А у меня, как и вчера, до боли сжимается сердце.

— Привет, — выдыхаю.

Медведь ведёт ухом, отрывает голову от пола. На шерсти остаётся окровавленная солома.

— У-у-ух… — снова почти человеческий вздох зверя.

Хочется сунуть руку между прутьев, дотронуться до мягкой густой шерсти.

— Как ты? — спрашиваю, будто животное может ответить.

А он возьми, да ответь! Не словами, конечно — моргает, а я вижу в этой звериной микромимике — «Всё хорошо».

Мать моя! Я схожу с ума!

— Не смотри на меня так, — делаю шаг назад. — Ты меня пугаешь.

— У-ух, — выдыхает медведь.

Вибрация смартфона в кармане заставляет меня вздрогнуть. Мама звонит. Наверняка хочет убедиться, что дочь метнулась с утра кабанчиком к Константину мириться. На звонок я не отвечаю — сбрасываю.

Злость берёт. Хочется сломать что-нибудь. Почему она не понимает, что я не буду счастлива с тем, кто нравится ей, а не мне?!

— Как у вас — животных — всё просто, — я присаживаюсь на траву рядом с клеткой. — Вы вообще не паритесь, всё на инстинктах, — сама не замечаю, как сую руку между прутьев, перебираю пальцами шерсть на голове мишки. — А у людей что? Капец у людей. У меня он в квадрате. Ты не знаешь, зачем я с Костиком встречаться начала?.. Не знаешь. И я не знаю. Наверное, потому что маме моей этого хотелось. Стал бы ты спариваться с самкой, потому что твоей маме она вкатила?..

Зверь выдаёт что-то похожее на «Не-а», и я прихожу в себя. Ох, ёлки-палки! Выдёргиваю руку из клетки, а мишка смотрит на меня с непониманием, типа — какого фига? Отползаю на попе от клетки, он глядит… Очень говорящий взгляд, я в мыслях целый монолог из него составила.

Так!

— Мне пора, извини, — оправдываюсь зачем-то, встаю и быстро иду к конюшне.

Вот так люди с ума и сходят. Сначала кажется что-то, а потом голоса в голове появляются. И это я ещё под успокоительным!

Шашлык вкусный, но упорно встаёт поперёк горла, и вино не лезет — настрой у меня не тот. Мыслями я где-то в районе психбольницы. Мишка этот со своими человечьими замашками… Нет, не мишка. Это всё у меня в голове происходит.

— Дин, останься, а? — канючит Федя. — Боюсь я с ней один.

Я смотрю на конюха и качаю головой — нет. Фёдор уже полчаса уламывает меня переночевать на ферме — лошадь ещё не родила.

— Мне завтра к первой паре в универ, — с сожалением поджимаю губы. — Прости, Федь.