Но и правде в глаза я умела смотреть. А глаза у моей правды голубые – тупенькие, тупенькие. Вот как гляну такими зенками на мужчину, так и вызываю желание обмануть.

             Поэтому Каспер был приятно удивлён, когда я открывала рот и связно что-то говорила.

                – Я позвоню, если найду возможность, – тихо сказала я и тут же отключила звонок.

               Это было признание, что хочу его видеть. Неприятно делать признания. Особенно такие. Это как подтверждение своей слабости, показание своей открытости. А этим всегда могут воспользоваться.

               Я скинула три баночки с кремами в урну. Повелась на Машкины уговоры и стала мазать лицо всякой гадостью. А ведь читала, что в восемнадцать лет особый уход не нужен. И кто из нас лох? Я или Маша? Мы друг друга делаем постоянно.

           Волосы собрала в небрежную причёску. Голубые джинсы, белая кофточка. Решила выйти к завтраку  так, потом поеду в торговый центр простенько.

            Шла из комнаты на шум. Действительно что-то ремонтировали. Но подходя к лестнице, у меня увеличивались глаза, и приоткрывался рот.

            Такого я не ожидала от Алексея!

****

             Рабочие к потолку над шахтой веерной лестницы повесили качели, как в цирке. С узкой перекладиной. Верёвки поймали и завели качели за балясины. Я быстро подбежала к перилам и посмотрела вниз. Ель было не видно от висящей над ней страховочной  сетки.

             На третий этаж поднимался Алексей с улыбкой в усах. Остановился напротив меня. Между нами была пропасть – лестничная шахта, ведущая с третьего этажа на первый.

           На отчиме был классический тёмно-коричневый костюм и белая рубаха. Туфли дорогие из крокодильей кожи, как символ успешного мужчины, занимающего высокое положение в обществе.  Золотые швейцарские часы на руке.

             Я никогда не видела Алексея в домашней или спортивной одежде. Он всегда, круглые сутки в костюме и белой рубахе. Мне иногда казалось, что он в своём пиджаке и брюках спит.

                – Папа, что это?! – верещала с нижнего этажа Мария.

              Она выглядывала на меня испуганными круглыми глазами, рассматривая верёвки прикреплённые к потолку.

           – Маша! – по-шутовски строго отозвалась я, нагибаясь над перилами. – Почему ты в таком виде? Где макияж, причёска и платье?

              – Прекрати, обезьянничать, –  эхом донеслось снизу. – Папа! Что это?

             – Это борьба со страхами, – невозмутимо ответил мой отчим, рассматривая качели,  проверяя их на    надёжность, дёрнул верёвки. – В цирке позаимствовала.

             – И что? – продолжала бушевать Маша. – Сколько это будет висеть?

             – Пока Ульяна не покачается над пропастью, – он поймал взглядом мои округляющееся глаза.

            Я замерла, как изваяние.

               Страх.

               Теперь я поняла, почему Алексея боялись. Это было жутковато. Начнёшь здесь врать. Когда даже сон рассказать нельзя.

                    Я отпрянула от перилл, без улыбки смотрела на отчима. А он улыбался. Казалось, по-доброму. Но так целеустремлённо, так жёстко было его желание лишить меня любых страхов, что я подумала – старческий маразм имеет место быть.

               – Дурдом какой-то! – крикнула нам Мария и ушла.

           – Попробуешь? – спросил злой старик.

            Он качнул качели. Они пролетели над лестничным пролётом, почти до меня. Потом вернулись к рукам Алексея.

             – А если мне завтра приснится радужный единорог? – я обошла кругом холл и подошла к ступенькам. Стояла выше старика, но это была иллюзия. Он возвышался и давил.

                А ещё пугал.

               – Придётся, что-то придумать, – улыбался Алексей и протянул мне руку.

             Отказывать ему нельзя. Брыкаться, капризничать – чревато последствиями. Я даже не пыталась нащупать границу дозволенного. Хватило мне того, как он наказывал Машу.

            Алексей заложил мою руку себе под локоть, и мы стали спускаться на первый этаж к завтраку. Прошли мимо натянутой страховочной сетки. Не удивлюсь, если на сетку он сбросил рабочего, для проверки.

               Бред какой-то!

            Надо Машу подговорить, чтобы уломала отца снять это безобразие. Мне сна хватило, я над пропастью качаться на качелях не буду!

                Хотя, что Маша может?

          У Алексея Владиславовича Фролова двенадцать детей. Минус один. Старший сын недавно погиб в автокатастрофе. С Каспером Алексей не дружит. Ещё два старших сына не живут в стране, потому что папа их выжил. Туда же отправились все мужья Марии. Первый, потому что не удовлетворял папины представления о богатом мужчине. Второй был садистом. Ещё три сына жили в других городах России и старались с папой не встречаться никогда. Даша и младшая дочь Евгения, которая старше меня на пять лет, иногда наведывались, но только когда их Алексей приглашал. Они были замужем, и Алексей не всегда был рад их видеть. Два сына из серединки большого потомства - Данил и Дмитрий работали на отца. И был ещё один ребёнок, о котором не принято говорить вслух. Юрочка, ему тридцать один год. Он инвалид с ДЦП. В доме он не жил, но Алексей исправно оплачивал частную клинику и уход за своим сыном.

              Из всей истории этой большой и недружной семьи можно было сделать только один вывод. Живёшь за папин счёт – полностью подчиняйся. Не хочешь подчиняться – уходи. А если папа злой, ещё и получишь пинка под зад так, что не встанешь.

              Маша однажды не успела выпить свои таблетки для успокоения нервов и высказала папе, что он со мной поступал плохо. Жениться на женщине, чтобы потом взять её дочь себе в любовницы – отвратительно.

                  Я в тот скандал так надеялась, что Алексей скажет Маше, что мы не любовники.

              Но отчим промолчал и выгнал Марию из дома. Отобрал машину, закрыл банковские счета и не пустил в квартиру, где она когда-то жила.

                 Маша имела свой салон красоты. Месячный доход её салона равен цене её туфель. После того скандала, салона не осталось, он как-то быстро, под давлением Алексея Фролова, закрылся. Маше пришлось ехать жить в старую квартиру в пригороде. Две недели, и она позвонила мне с просьбой уговорить Алексея вернуть её домой.

                  И я уговорила. Мотивировала это тем, что мне безумно одиноко без Маши.

                Ощущение, что мы домашние собачки, не покидало никогда.

             Психологические насильники нашего города отдыхают, по сравнению с Фроловым Алексеем  Владиславовичем.