а равно и за всякие поставки по соглашениям российских с земскими комиссарами. В вящее же изъявление всемилостивейшего попечения Его Величества о благе вашем будут заведены в разных местах магазины (кроме уже существующих), откуда наиболее нуждающиеся жители могут снабжать себя совокупно с собственными войсками Его Императорского Величества.

А как могут еще многие представиться дела, для решения коих потребно доброе соседственное согласие, взаимная в суждениях доверенность и единомыслие в заключениях, то и приглашаетесь вы как наискорее прислать депутатов ваших из каждой провинции по узаконенному и при обыкновенных сеймах наблюдаемому порядку. Они имеют явиться в город Або для совещания о всем что ко благу вашей земли учинено и быть может.

Великое Княжество Финляндское отныне и далее почитаться будет наравне с прочими завоеванными Российской Империей областями, кои при кротком правлении предков Его Императорского Величества пользовались и теперь еще под скипетром Его пользуются благополучным спокойствием и сохранением своих привилегий, свободного вероисповедания, вольностей прав и других преимуществ, которые они издревле имели и еще имеют.

Обыкновенные государственные подати должны собираемы быть по прежнему без перемены, только на основании древнего о земских сборах устава (lördeboks-Ränta), исключая однако положенное должностным людям жалованье, которое как обыкновенно производимо будет.

Все вышеизображенное должно служить во известие всем и каждому, до кого сие надлежит, дабы по тому в точности поступаемо было, так как и по посылаемым впредь высочайшим Его Императорского Величества указам». — Дано в главной квартире февраля 10-го дня 1808 года. Подписал граф Буксгевден.

Прокламация эта вскоре по её появлении подверглась критике. Майор Клик не замедлил представить министру иностранных дел свои на нее замечания, с которыми не излишне будет ознакомиться:

«Стиль и метод изложения — писал он — иногда служат в письменных документах лишь аксессуарами; но в прокламации, имеющей предметом выражение воли Государя, должно стараться, чтобы форма не была недостойна его, а мне кажется, что это именно и произошло в настоящем случае».

Задавшись далее вопросом о цели прокламации и находя, что она без сомнения должна иметь в виду не иное что, как приобретение расположения финляндцев, с тем чтобы сделать из них верных подданных русских государей, Клик находит что Император может достигнуть сего, во 1-х, дав понять силу, которую он может привести в действие, чтоб раздавить или, напротив, защитить жителей Финляндии; во 2-х, представив всю ту справедливость, которую они в нем найдут, в 3-х, указав надежду на те милости, которые они могут получить от его великодушия.

«Нет решительно ничего, — говорит Клик, — что дало бы в этой прокламации понятие о силе. Во вступлении сделан сжатый очерк причин войны и обстоятельств к ней относящихся, чего народ не поймет, или, что еще хуже, поймет дурно; образованным же людям они и без прокламации небезызвестны. Представитель монарха полу-вселенной говорит в ней языком столько же дружеским, сколько низменным — кому? — маленькому финскому народу, который он при первом желании может уничтожить. Этим самым он дает ему повод придавать себе некоторое значение, что, разумеется, всегда вредно. Если бы даже так и было в действительности, то нужно было бы всемерно стараться это скрыть».

Это было уже второе заявление Клика в чисто русских интересах. Немудрено, что в министерстве иностранных дел появились затем записки, в которых Клика относили к числу людей вредных и ненадежных.

Обращаясь далее к вопросу: насколько из прокламации можно предвидеть справедливость, которой финляндцы могли бы ожидать от русского государя, Клик находит, что документ этот обещает её наименее. «Государь — сказано в ней — «утверждает всех служащих людей, военных и гражданских при их местах и законных званиях, исключая, однако «же тех природных шведов, кои против чаяния пользуясь «случаем могли бы ввести простой народ в обман и заблуждение». И вот это-то могли бы, эта только «возможность», на которой никогда справедливость не может основываться, должна отклонить умы и сердца многих почтенных шведов, хотя и родившихся в Швеции, но издавна поселившихся и устроившихся в Финляндии. Они с сожалением увидят себя вынужденными принять для охраны своих личных интересов образ действий прямо противоположный интересам России, к которой однако они были до того очень хорошо расположены»[11].

По поводу конца прокламации, где речь идет об облегчении в податях, Клик укоряет автора в очевидном незнании сущности этих податей и их основания, последствием чего явилось двусмыслие: «если принять одно толкование, то финляндцы будут платить почти то же, что они и до сих пор платили; при другом — они будут очень неравномерно обложены; и то и другое, разумеется, не приведет к доброму расположению умов».

Ожидаемые милости служат также верным в этом отношении средством. «Они предоставляются в прокламации уроженцам страны, а не её жителям. Я подчеркиваю эти слова, — пишет Клик, — хотя они собственно синонимы. А чем отличились эти уроженцы, чтобы заслужить милости государя? — Ничем. Напротив среднее сословие почти повсеместно в 1788 году и позднее явило несомненную враждебность к тем, кто желал соединить интересы России и Швеции».

Несколько позже, но уже в мемуаре адресованном прямо Государю, притом согласно личному желанию Александра Павловича, Клик возражал и против того места прокламации, где упоминается о созыве депутатов в Або. Этот предмет будет рассмотрен в своем месте отдельно.

Критика Клика имела много общего с тем, как отнеслись к прокламации на месте. Она не произвела на население желаемого эффекта, а объявленная потом декларация иностранным дворам, сделавшаяся также известною в Финляндии, еще более уронила её значение; главнокомандующий нашелся вынужденным делать новые дополнительные объявления. Первый шаг влияния на умы, предпринятый при содействии знатока финляндских дел Спренгтпортена, оказался неудачным.

II. Главнокомандующий Буксгевден и Спренгтпортен

Отношения между Буксгевденом и Спренгтпортеном с самого начала кампании не обещали ничего хорошего: последний, завидовал первому, а тот относился к нему с явной антипатией, не уважал и не давал ему никакой цены. Повеление, объявленное Аракчеевым, и рескрипт, испрошенный Румянцевым, не могли, разумеется, улучшить этих отношений. Кроме того у Буксгевдена был свой кандидат на место Спренгтпортена.

Уже откланявшись Государю перед отъездом к армии и не имев времени еще раз повидаться с гр. Румянцевым, Буксгевден письменно сообщал ему свои соображения по особому его проекту. Речь шла о подготовке будущего начальника края, и главнокомандующий полагал, что было бы очень полезно приобрести в русскую службу известного уже из предыдущего рассказа шведского генерала Армфельта, украшенного при Екатерине за Верельский мир орденом св. Андрея Первозванного, а теперь находившегося на родине, в опале. Буксгевден предполагал этому выдающемуся будто