бы по высоким воинским, а равно и дипломатическим талантам, «изящному», — как писал он, — генералу предоставить по присоединении шведской Финляндии «быть по главном местном российском начальнике, первым начальником». Расположением Густава-Адольфа Армфельт не пользовался. Рекомендуя его, Буксгевден рассчитывал сделать два дела: приобрести способного генерала и отнять его у шведов, а с тем вместе избавиться от небезопасного противника. Впрочем, была и третья цель. На приложенном к письму небольшом отдельном листке сделана Буксгевденом следующая приписка:

«Весьма нужным считаю, если мысли сии удостоены будут высочайшим вниманием, не открывать оных и предприятий сих господину генералу Шпренгпортену. Ибо известно мне, что он сам те виды на Финляндию имеет, которые предполагаю к увлечению г-на генерала Армфельта».

Эта приписка не обещала ничего хорошего в начинавшихся отношениях между обоими главными в армии генералами. Вражда не замедлила всплыть наружу.

Спренгтпортен, получив рескрипт 5-го февраля, выехал в тот же день. Переход войск через границу последовал 9-го числа, до рассвета. Лишь за несколько часов, в 6-ти верстах от границы, нагнал Спренгтпортен главнокомандующего. Пользуясь отъезжавшим из главной квартиры фельдъегерем, он писал Румянцеву о том, что предстоит впереди. Ожидалось на первых порах ничтожное сопротивление; королевская армия спешила к Гельсингфорсу; туда стягивали, по словам Спренгтпортена, войска, продовольствие, запасы, и там надо было ожидать встречи. «Вот новости, сообщенные мне гр. Буксгевденом при свидании, которым я имел честь воспользоваться в продолжение часа, — пояснял он. — Мои собственно обязанности ограничиваются до сих пор ролью зрителя. Но я не могу скрыть от вас, что в главном начальнике войск я не нахожу настолько доверия, сколько желал бы в моем щекотливом предприятии (dans mon entreprise épineuse). Это замечание собственно для вас; впрочем, раз кости брошены, нужно не рассуждать, а действовать; мне хотелось бы не быть бесполезным. Но все меры уже приняты, инструкции даны и все уже в движении, чтобы нанести первый удар; — мне не остается ничего как только расплачиваться своей особой».

В этих не вполне как бы договоренных строках сквозит уже недовольство своим положением. Между тем оба генерала едва только успели съехаться, виделись всего один час. бесспорно Спренгтпортен опоздал к первоначальным распоряжениям, которые были сделаны без всякого его участия. В их числе была и рассылка прокламаций, доставки которых Буксгевден ждал с большим нетерпением. Предмет этот принадлежал некоторым образом компетенции Спренгтпортена, как специалиста по части «влияния на умы». Но менее всего конечно можно винить Буксгевдена в том, что он не дожидался для начала своих действий приезда Спренгтпортена, пока тот находил нужным выжидать в Петербурге особых себе, чисто личных, повелений. Если бы он заботился только о пользе дела, о которой упоминал при всяком случае, то должен был выехать к армии одновременно с Буксгевденом, так как повеление объявленное Аракчеевым было ему уже известно; деньги также были получены.

Имев свидание с графом Буксгевденом, Спренгтпортен не сообщил однако ему о полученном высочайшем рескрипте определяющем его обязанности, а нашел нужным послать при особом письме копию с этого документа, ссылаясь на быстроту движений главнокомандующего помешавшую сообщить ему это повеление, и просил извещать его, Спренгтпортена, как можно чаще, словесно или письменно, о тех мерах по отношению к жителям, которые будут принимаемы.

Буксгевден, в ответ на это письмо от 10-го февраля, уже в Ловизе, т. е. шведской Финляндии, в самых изысканных выражениях поздравляя Спренгтпортена по случаю выбора Государя на нем в настоящем случае остановившегося, — поспешил с своей стороны препроводить К нему копию с повеления, объявленного графом Аракчеевым, в котором назначалось состоять ему «под командою» графа Буксгевдена.

«Что касается политических отношений к жителям навоеванных местностей, — пояснял он при этом случае, — то я того мнения, что если Государю Императору угодно сохранить им, — как и выражено в изданной прокламации, — их прежние права и преимущества, то наша обязанность сохранять и оберегать их настолько, насколько эти привилегии не противоречат государственному устройству нашего отечества (à. la constitution de notre patrie) и на сколько позволят обстоятельства, а жители будут стараться заслужить эту особую монаршую милость своими добрым настроением и поведением.

«В отношении же к устройству гражданской части — продолжал главнокомандующий, — я только что получил извещение о воле Его Величества чтобы выборгский гражданский губернатор, г. Эмин, был мне подчинен, для организации гражданского управления в шведской Финляндии после её завоевания (après la conquête de la Finlande Suédoise). Ему повелено в точности исполнять инструкции от меня исходящие и пользоваться, с моего согласия, теми правительственными чиновниками, которые заменят, согласно прокламации, чиновников шведских. Таким образом, до последующих изменений, управление будет чисто военное, и не будет иметь сходства с учреждениями, существующими в других губерниях Империи».

Гр. Буксгевден излагал следовательно барону Спренгтпортену действительное положение дела в то время. Спренгтпортен нашел нужным как это письмо, так и копию с своего, на которое оно служило ответом, отправить на другой же день, 11-го февралям графу Румянцеву, ссылаясь на тягостное свое положение. Видя противоречие между намерениями Государя, изложенными в повелении от 2-го февраля[12], и мнением, «которое кажется составил себе о нем граф Буксгевден, основываясь на сообщении графа Аракчеева», — Спренгтпортен однако уверял, что «польза службы для него будет всегда единственною целью, к которой и будут направлены все его шаги и все его желания». Но вместе с тем, забывая, что при армии он находится всего какие-нибудь 2 дня, притом опоздав прибытием, Спренгтпортен продолжал:

«Нет надобности говорить насколько средства мои (для пользы службы) изо дня в день становятся все более и более невозможными. Моему сердцу больно говорить об этом, но долг к тому обязывает. Граф Буксгевден так сдержан со всеми; минуты, когда я мог бы с ним переговорить, так коротки, и часто еще более сокращены его многочисленными занятиями, что решительно ничего не может выйти из моих с ним сношений. Вы может быть удивитесь, если я скажу что о военных операциях я кое что могу еще догадываться, но в отношении к обязанностям, меня непосредственно касающимся, у меня связаны руки его распоряжениями, идущими вперед без того, чтобы он в чем-нибудь доставил мне честь со мной посовещаться. Одним словом я здесь решительно не нужен, и что называется настоящий нуль.

«И при всем том, ожидая еще, что мои осторожные действия приведут к чему-либо, я держусь, и сколько могу буду держаться в моей незначительной роли, чтобы не дать вспыхнуть неудовольствию в умах, уже довольно склонных понизить меру своего доверия. Дела идут таким путем, что я в отчаянии (enfin les choses vont un train