Степняк не стал рисковать и, оставив мёртвых товарищей, повернул назад. Ещё один номад, бросив стадо, последовал примеру главаря, посчитав, что отара овец не стоит его жизни. К тому же в деревне услыхали собачий лай, людские крики и ржание лошадей. Около полусотни сильных охотников, вооружённых копьями, луками и дубинами, бросилось на выручку пастухам. Оценив обстановку, пришельцы посчитали за лучшее ретироваться и скрыться в степи.

Деревенские жители, возглавляемые старейшиной, выпустили для острастки несколько стрел в сторону разбойников и поспешили на помощь Керту. Он ещё дышал. Старый Эф, отец Ях, приказал двум наиболее ловким и сильным воинам соорудить из копий носилки и бережно положить на них раненого. Те не мешкали, ведь кровь из Керта хлестала как из резаного кабана. Жизнь быстро покидала молодое тело, и каждое мгновение могло стать последним.

Мальчишки, эти любопытные, вездесущие проныры, привлечённые криками, бросились вслед за взрослыми, но, увидав раненого, поспешили назад, призывая старуху Итуш, врачевательницу и колдунью.

Ях, встревоженная воплями и всеобщей паникой, схватила лук, колчан со стрелами и понеслась вслед за мальцами. Уже издали она поняла – случилась беда. Наверняка кого-то убили. О разбойниках она не успела подумать. Вспомнила только, что сегодня черёд Керта пасти общинный скот. Керт! Страшное предчувствие бросило девушку в дрожь. Но мысль о возможной гибели возлюбленного заставила бежать быстрее.

– Живее! Пошевеливайтесь! Итуш! Куда запропастилась, старая? – кричал Эф во всё горло.

– Отец! – Ях остановилась как вкопанная. – Что с ним? – Она уже не сомневалась – случилось непоправимое.

– Эх, дочка! – в сердцах ответил старейшина. – Плохи дела. Боюсь, не доживёт до заката. Да куда подевалась проклятая старуха?

Ях ринулась помогать воинам нести раненого пастуха. С ужасом смотрела на бледное лицо, залитое кровью. К горлу подступила тошнота. Девушке показалось, что её вот-вот стошнит. Никогда прежде ей не приходилось видеть столь тяжёлой раны.

Деревня гудела растревоженным ульем. Все что-то кричали, бегали от землянки к землянке. Каждый хотел помочь, да только не знал чем. Многие, включая женщин и малолетних детей, высыпали на улицу поглазеть на ужасное происшествие. Жизнь земледельцев трудна и скудна, а потому любое из ряда вон выходящее событие приносило в размеренное и унылое существование новые впечатления. Даже чужое горе иногда воспринималось как развлечение и служило поводом хоть на малое время отвлечься от забот повседневности и косности быта.

Только старая Итуш выглядела невозмутимой. Казалось, она знала всё заранее и была готова к любому исходу. Тоном, не терпящим возражений, приказала занести Керта к себе в жилище и потом всем убираться. Одну лишь Ях оставила. Не справиться ей с горшками и колдовским варевом без помощницы.

Старуха наказала живо развести огонь и поставить на очаг большой сосуд с ключевой водой. Сама же бросила в пламя какую-то траву. Землянка наполнилась сладковато-приторным дымом. Теперь злые духи не смогут подобраться к раненому.

После того как вода закипела, девушка отставила горшок. Итуш обмакнула в него кусок холстины и принялась промывать рану. Керт распластался на глиняной лежанке и не издавал ни звука. Сознание давно покинуло его. Он потерял много крови и походил на мертвеца. Старуха очистила рану и велела Ях подать несколько горшочков с толчёными травами и кореньями. Из мелкой посудины, запечатанной воском, извлекла зловонную мазь и смазала ею плечо юноши, а порошком присыпала кровоточивое месиво. У колдуньи на жердях висело множество пучков сушеных трав. Взяв один из них, проворно сунула в огонь. Трава вспыхнула. Итуш затушила пламя. Повалил густой дым. Дымящейся травой стала окуривать Керта и бормотать себе под нос заклинания, призывая в помощь духов реки, лесов и небес. Ях с мольбой и надеждой смотрела на целительницу. А та знай себе пускала дым да что-то бубнила.

– Всё, теперь уходи, – вдруг сказала Итуш.

Ях вздрогнула, нехотя повиновалась. Она бросила взгляд на возлюбленного. Тот лежал на соломе и шкурах. Кровь уже не хлестала из раны как прежде. Девушка испугалась. Она не понимала, радоваться или скорбеть.

– Чего стоишь? Ступай! – зашипела старуха, и девушка, охваченная смутными предчувствиями, выбежала на улицу.

Там столпились в ожидании едва ли не все жители деревни.

– Говори! Чего там? Как он? – послышалось со всех сторон.

– Кровь остановилась…

– И то хорошо, – с облегчением вздохнул кто-то.

– А не помер ли? – засомневался другой.

– Чего несёшь, дурень? – перебил того третий.

– Хватит болтать! – прикрикнул на зевак и спорщиков Эф. – Расходитесь по домам! Да скот пригоните. Не ровён час степняки вновь наведаются.

– Я никуда не пойду! – возразила Ях.

– Конечно, дочка. Побудь здесь. И я с тобой. Глядишь, Итуш чем-нибудь да порадует.

– Спасибо, отец. – Девушка с благодарностью взглянула на Эфа, прильнула к нему, уткнулась в широкую грудь и расплакалась.

– Будет, будет тебе. – Эф крепко обнял дочь. – Перестань, а то и я зареву.

Старейшина отстранил от себя Ях и направился к соседней землянке. Там лежала без всякого прока дубовая колода. Мужчина схватил её здоровенными ручищами, взвалил на плечо и направился к дочери.

– Вот, садись. Так сподручней. – Эф вытер рукавом пот со лба. – Чего понапрасну столбом торчать?

Ях робко присела.

– Ну, ты того, тут побудь, а я, пожалуй, пойду, – неловко проговорил Эф.

Он не хотел покидать дочь, но и смотреть на её страдания был не в силах. Дикарь, повидавший на своём веку множество смертей, так и не смог свыкнуться с женскими слезами. Они воскрешали в памяти покойную жену. Воспоминания доставляли нестерпимую боль, и сердце сжимала неизъяснимая тоска.

– Куда ты, отец?

– Да вот же, пастухи убили двух лошадей. До темноты надобно разделать туши. Наши взяли в плен степняка. У него раздроблена нога и разбито лицо, но жить будет. Допросить бы…

– Хорошо, иди, – отрешённо промолвила Ях.

Эф замялся, переступая с ноги на ногу. Потом махнул рукой и пошёл прочь, упрекая себя за слабость.

Ях не корила отца. Она всё понимала. Он не мог ей помочь. Его сила и любовь не поставят на ноги Керта. К тому же хотелось побыть одной, выплакаться, и в лишних свидетелях она не нуждалась.

Время стало невольным мучителем Ях. Глаза её уже иссохли и не могли более родить слёз, а солнце так и не коснулось горизонта. Неужели её любовь столь ничтожна и не способна на большее? Но разве только в слезах заключается любовь? Ях думала о Керте. Свои страдания мыслились никчёмными и мелочными. В приступе отчаяния она воображала себя на месте пастуха, мечтала принять смерть в бою со степняками вместо него. Она возносила молитвы богам и духам, просила их помочь старой Итуш и даровать жизнь возлюбленному. Девушка была готова на любую жертву силам земли и неба ради спасения юноши. В девичьей голове рождались безумные видения. Ях пыталась представить, какая жертва окажется предпочтительней, и фантазия рисовала одну картину ужаснее другой.