и улыбнулась, — уже одиннадцать-одиннадцать, малыш. Ты изменил мою жизнь в это время восемь лет назад. Я сказала тебе тогда, что ты спасешь меня, и я все еще верю в это. Очень, очень верю. Ты ведь спасешь меня, правда, малыш?

Я не понимал, о чем она говорит. Мне было всего восемь лет. Я был просто ребенком, и не был Суперменом. Как я должен был кого-то спасать? Что она имела в виду?

Но я не стал спрашивать, потому что иногда лучше просто дать ей выговориться, что я и сделал.

— Конечно, мам.

— А теперь загадай желание, солнышко. Пусть оно будет хорошим, хорошо?

И я крепко зажмурился, загадал желание, чтобы это обещание не нарушилось, и задул свечу, затем наблюдал, как спираль затяжного дыма поднимается к потолку, прежде чем исчезнуть в темноте.

* * *

Одиннадцать лет

Дедушкина коробка со снастями со скрипом открылась, обнажив его драгоценную коллекцию поплавков и крючков. В прошлом и позапрошлом годах он никогда не разрешал мне самому прикасаться к ним. «Ты слишком мал», — говорил он. «Ты можешь пораниться», — твердил дедушка. Но теперь он показывал мне, как прикрепить крючок к леске и наживить ее без его помощи.

— Посмотри, как у тебя получается, — сказал дедуля, наблюдая с проблеском гордости, отражающимся в его усталых глазах, как я с легкостью подцепил извивающегося червяка.

Я ни разу не укололся.

— Круто, — усмехнулся я, подняв леску вверх, чтобы улыбнуться своей работе.

Дед положил руку мне на плечо и сжал.

— Скоро я тебе больше не понадоблюсь.

Внезапно моя гордость была сметена незнакомой, необъяснимой печалью и страхом. Дедушка Билли умер пару лет назад, и с тех пор я остро ощущал, что у дедушки морщинистая кожа и седые волосы. Он уже не был таким быстрым, как раньше, и не мог подниматься и спускаться по лестнице, не жалуясь на колени. Я делал больше работы по дому, потому что бабушка настаивала на том, что дедушка больше не мог этим заниматься, и мне это не нравилось.

Мне не нравилось, что «умер» означало «ушел», и с каждой рутинной работой, которую дедушка не мог сделать, я понимал, что он все ближе к тому, чтобы уйти.

«Что я буду делать без него?»

«Может быть, если я буду делать всю работу по дому, он вообще никогда не уйдет».

— Эй, дружок. Ты собираешься забрасывать эту удочку или как?

Я прочистил горло и отбросил все мысли о смерти и старости. Дедушка не умирал. Он был в порядке. И был прямо сейчас здесь, на озере, как и в любое другое лето, и мы ловили рыбу, как всегда. Ничто и никогда не могло этого изменить.

Поэтому я стоял на причале и забрасывал леску в воду, не обращая внимания на то, что ему нужно сидеть, а не стоять.

Мы рыбачили несколько часов, наловив достаточно окуней, чтобы заморозить их и есть до конца июля. Потом собрали свои вещи и поплелись обратно к его грузовику на посыпанной гравием стоянке. По дороге к дому слушали «Grateful Dead» и Джорджа Харрисона и остановились у «Макдональдса», чтобы выпить газировки и съесть по бургеру. Дедушка посмотрел на меня через рычаг передач грузовика и приподнял уголок рта в улыбке, от которой я почувствовал себя странно и растерянно.

— Что? — спросил я, прежде чем откусить кусочек от своего «Биг Мака».

Дедуля протянул руку и положил ее на спинку моего сиденья.

— Мне кажется, я никогда не говорил тебе, как я горжусь тем, каким молодым человеком ты становишься.

— О… — Я посмотрел на бургер в своих руках и пожал плечами. — Спасибо… я думаю.

Дедушка засмеялся и обхватил меня за шею, слегка встряхнув.

— Я серьезно, Солджер. Мы с бабушкой… мы так старались поступить правильно по отношению к тебе и твоей матери. И я знаю, что мы совершали ошибки — конечно, совершали. Боже, мы сделали их очень много. А иногда я даже не уверен, что мы вообще поступали правильно. То есть, пару раз было так, что я… знаешь что? Неважно.

Я уставился на липкое месиво из сыра, мяса и салата, еще более растерянный, чем раньше.

— Что?

— Ничего. Это не имеет значения. Я просто хочу сказать, что, учитывая все обстоятельства, жизнь могла бы быть хуже — намного хуже. И тот факт, что ты такой умный, добрый, хороший ребенок, говорит мне о том, что, даже если мы не всегда делали правильный выбор, мы никогда не ошибались с тобой. В этом что-то есть.

Я повернул голову и посмотрел на него, совершенно забыв о бургере в своих руках, даже когда кусочки салата вывалились на мои колени. Я знал, о чем он говорил: о мамином пьянстве; о вечеринках, на которые она ходила, о людях, с которыми общалась; о поездках, в которые ее отправляли бабушка и дедушка; о работе, которую она находила, но вскоре теряла; о таблетках, которые мама брала из бабушкиных бутылочек с лекарствами, и о других, которые она доставала неизвестно откуда. Они делали все, что могли, чтобы остановить это. Делали все, что могли, чтобы исправить это. Но более того, они делали все, что могли, чтобы защитить и держать меня с ними и вне системы — как я слышал от них, когда они думали, что я не слышу. Хотя не знал, что именно это означает. Но если это означало, что я буду жить с ними, а не с чужим человеком, то я был рад всему, что они сделали, чтобы этого не произошло.

— Я люблю тебя, Солджер, — сказал дедушка, нежно сжимая мою шею. — Я люблю тебя как своего внука, но еще больше я люблю тебя как своего сына. Ты всегда был и всегда будешь моим сыном. И… в общем, я…

Он прочистил горло и отвернулся, убрав руку с моей шеи, чтобы снова положить ее на руль.

— Я просто хотел, чтобы ты это знал.

Мои эмоции были нечеткими и запутанными. Я не знал, почему дедушка сказал это именно сейчас, или почему от его