— Боже, Эд, ужин?!

Эдмонд не любил ее манеру говорить неполными предложениями. Ну что это за перечисление — «Боже, Эд, ужин»? Может, ужин тоже с большой буквы?

— Да, милая. Я предчувствовал, что ты задержишься сегодня…

— Ты просто чудо! Горячая пицца!

— Твоя любимая к тому же, — скромно добавил Эдмонд и получил в награду пылкий поцелуй.

— А у меня для тебя тоже сюрприз, — провозгласила Саманта, когда поцелуй прервался.

— Какой же? — спросил он, нутром чуя что-то нехорошее.

— Догадаешься, мистер Интуиция?

— Нет, говори сама.

Саманта ловко вывернулась из его объятий и куда-то выскочила. Вернулась она с большим конвертом в руках. Протянула ему с величайшей гордостью:

— Смотри.

Эдмонд вмиг повлажневшими пальцами достал из конверта два листка, уже зная, что это. Путевки. Тур по Ирландии для влюбленных.

— А ты еще говорил, что я несобранная и вообще растяпа. Видишь, могу ведь, когда хочу!

Для нее это и вправду большое достижение. Но так дело только еще больше усложняется…

— Сэм…

— Что?

Она явно напряглась, он это чувствовал.

— Боюсь, что ничего не получится. Я взял новое дело.

— Как?

Ну вот, опять эти глупые вопросы, которые не имеют никакого смысла кроме того, чтобы указать, как недостойно ты поступил.

— Я не мог отказаться. Это бракоразводный процесс Дэвида Марли.

— Да плевать мне на Марли и на его развод! — взорвалась Саманта. В глазах блеснули злые слезы. Сейчас будет бить чашки. — Ты понимаешь хоть, что тебе самому светит бракоразводный процесс?!

— Сэм, войди в мое положение. И вообще, это нужно нам обоим.

— Ничего мне не нужно! Хватит!

Белые стеклянные тарелки, приготовленные под пиццу, полетели на пол. Брызнули осколки.

Саманта вихрем вылетела из кухни.

Эдмонд шумно вздохнул. По универсальной шкале скандалов этот тянет на семь баллов из девяти. Девять было, когда она полтора месяца отказывалась с ним видеться, Эдмонд не помнил из-за чего.

Нужно дать ей три минуты, чтобы пришла в себя. За это время она не успеет собрать вещи, но, может быть, обретет способность его слышать.

Он выждал назначенное время, глядя на настенные электронные часы.

Саманта плакала, сидя на кровати в спальне, и кусала костяшки пальцев.

— Сэм, прости меня, я не могу по-другому.

Нет ответа.

— Сэ-эм…

Он сел рядом. Она не отодвинулась — встала и ушла в ванную.

Может быть, даже не семь, а семь с половиной.

Чувство вины сменилось злостью. Эдмонд ушел в гостиную выпить еще стаканчик бренди.

Не ко времени зазвонил телефон. Джастин. У него что, чутье на их скандалы?

— Привет, Джей.

— Привет, дружище. Слушай, это правда, что ты будешь разводить Марли?

— Не разводить, а защищать интересы, — уточнил Эдмонд. — А ты откуда знаешь?

— Не поверишь — прочитал в вечерней газете. Подумал — вдруг ты еще не знаешь, что про тебя опять написали, и решил сделать другу приятное.

— Мило с твоей стороны.

— Ты не в духе?

— Да.

— Что случилось? По-моему, у тебя сегодня праздник и ты должен танцевать канкан.

— Хочешь увидеть меня танцующим канкан? — съязвил Эдмонд.

— Хм… — Джастин притворился, что задумался. — Пожалуй… пожалуй, нет. Случись такое, мой мир рухнул бы.

— Мой тоже.

— Так что стряслось?

— Поссорились с Сэм. Не хочу говорить по телефону.

— Что-то серьезное?

— Пожалуй, да. Слушай, может, встретимся, выпьем по стаканчику?

— Ты уверен, что это лучшее, что ты можешь сейчас сделать? — осторожно поинтересовался Джастин.

Эдмонд почувствовал напряжение в его голосе.

— Да.

— Тебе виднее.

— Рад, что ты меня понимаешь, дружище. — Эдмонд постарался вложить в голос побольше тепла.

Во всяком случае, кто, если не Джастин, способен его понять и принять таким, какой он есть? По крайней мере, у него нет иллюзий, будто бы Эдмонд ему что-то должен. А у женщин они бывают всегда.

Саманта неслышно вышла из ванной, почувствовав, что Эдмонда поблизости нет. Она невольно вздрогнула, услышав, как хлопнула входная дверь. В сердце взметнулся гнев, а обида и разочарование, которые он растворил, только придали ему ярко-горький оттенок. Она чуть ли не до крови закусила губу и с рычанием вонзила ногти в подушку. Хрустнул невесомый синтетический наполнитель, но ткань даже не треснула. Саманта сгребла подушку и швырнула ее в стену, будто это она была в чем-то виновата.

Несправедливо, но в противном случае — чтобы наказать истинного «виновника торжества» — ей пришлось бы в кровь разбить о стену собственную голову. Багрово-коричневые пятна на оливковых обоях будут смотреться отвратительно. Риелтор и хозяева поделят между собой немалый задаток, который они с Эдмондом, будь он проклят, вносили, въезжая сюда.

Черта с два, подумала Саманта. Обойдутся. Все.

Она поступила как полная дура. Он — как законченный подлец. Отлично! Сладкая парочка…

Ей не стоило полагаться на одно его слово. Как тогда, когда он пообещал приехать на Пасху знакомиться с ее родителями — а вместо этого укатил со своим семейством в Брайтон. Их отношения едва не закончились, но Эдмонд был так настойчив, что она в конце концов поверила, что он раскаивается и больше не повторит подобного промаха.

Как бы не так. Доверять можно только тому, кто не предавал, — старая мудрость, ну почему она ей не последовала?

Потому что она никогда не следует мудрым советам и отметает большинство умных мыслей. Потому что ей элементарно хочется полагаться на мужчину, который рядом, и в этом желании она совершенно забыла о том, что это за человек. А что это за человек? Так ли хорошо она его знает?

Давно Саманта не задавалась этим вопросом. А зря. Ну что тут скажешь? Дура, она дура и есть. Она прикусила губу сильнее — во рту стало солоно.

Мысль, пришедшая после, поразила ее своей ясностью, новизной — и в то же время естественностью. Я не хочу замуж за этого человека. Коротко и ясно. Саманта тряхнула головой. Мысль никуда не ушла.

Я не в своем уме, подумала Саманта. Слезы как-то сами собой высохли. Потом ей стало страшно.

Ведь если она по-настоящему не хочет связывать с ним жизнь, значит, придется менять все. Абсолютно все. Дом. Круг общения. Образ жизни. Планы на будущее. Остаться одной. Пусть на какое-то время — но все равно… Одиночество — это серьезное испытание. Саманта не помнила уже, как это — жить одной. Быть одной, ничьей, своей собственной, ни о ком, кроме себя, не заботиться…