Солоноводное княжество, наряду со Средимирным, слыло развитым и безопасным. Пожалуй, даже более безопасным, чем Средимирное, – по землям Солоноводного не тянулись дремучие леса, по которым рыскали лесовые, охочие до людских душ. Говорили, даже реки в Солоноводном были солёные, непригодные для жизни, и можно не бояться, что мавка или её покровитель-водяной затащат на каменистое дно, свяжут руки водорослями, а рот набьют склизкой тиной.

Кроме того, воды между Солоноводным княжеством и Царством непрестанно бороздили торговые суда. Из Царства везли ткани, пряности и сладкие сушёные плоды, из Солоноводного – меха, соль, мочёные ягоды и терпкий тёмный мёд. А ещё суда охотно брали попутчиков. За монеты, разумеется. Отец Нима подсуетился, договорился с капитаном, который готовился везти в Солоноводное торговцев и нагрузил судно сушёной хурмой, персиками и мелким сморщенным изюмом. Молодой черноволосый капитан согласился взять на борт юношу, а когда узнал, что тот собирается поступать в ученичество, да ещё и к художнику, в прославленное Солоноводное учебное святилище, – вовсе сбавил цену вдвое.

Путь предстоял не то чтобы долгий – месяц даже не успеет налиться полным ликом Серебряной Матери и пойдёт на убыль, истаивая, как лёд по весне. Но всегда боязно впервые покидать родные земли, расставаться с семьёй и входить во врата неизведанной жизни.

Ним подрисовал ажурную лепнину и поставил в углу листа свои инициалы: Н. Ш. Нимус Штиль. На него уже стали косо поглядывать лоточники. Странный парень: ничего не покупает, только пергамент рисунками пачкает. Ним устоял перед искушением и не купил даже сахарного петушка, ведь деньги ещё пригодятся в Солоноводном, глупо растрачивать их на торжище. Он убрал книжку с карандашом и зашагал к пристани, стараясь не обращать внимания на сгущающийся вокруг запах рыбы.

* * *

Первые два дня плавания дались Ниму тяжело. Отец предупреждал о коварстве морской болезни, терзающей даже привычных к водным путешествиям так жестоко, что порой забирала их души. Матушка нашила Ниму подушечек с нюхательными солями и со слезами на глазах просила почаще вдыхать ароматы, чтобы прогонять дурноту. Ним горячо пообещал ей всеми силами бороться с корабельным недугом и поклялся тут же по прибытии отправить письмо домой.

Пока судно готовилось к отправлению, Ним рисовал в книжке силуэты города и стоящие на якорях корабли и долго не замечал, что ему через плечо заглядывает незнакомый юноша.

– Красиво как, – вздохнул юноша, и Ним вздрогнул, случайно черкнув грифелем через рисунок. – Я так не могу.

Ним с недовольным видом повернулся к незнакомцу. Тот был высок, тонок и темноволос, а в светло-карих глазах плескалось что-то, похожее на зависть.

– Не всем дано, – напыщенно хмыкнул Ним.

Хоть ему не нравилось, когда за его работой подглядывали исподтишка, но от похвалы по лицу всегда невольно расползалась улыбка.

Ним как бы невзначай перелистнул страницу, показывая зарисовку святилища, которой он гордился.

– Научи меня, – выпалил незнакомец. – Пожалуйста. Я только буквы рисовать умею да имя своё писать.

– Я и сам не вполне научен, – буркнул Ним в ответ. – Плыву поступать в ученичество. Слыхал про Солоноводное учебное святилище? Оно даже краше, чем Зольмарское в Царстве. Там ценят искусства и ремёсла, а не одни лишь цифры.

– Чему же ещё учить, раз тебя так карандаш слушается… – вздохнул юноша. – А чудно, да? Княжеские земли дикие, а святилище-то красоте всякой учит.

Ним с ложной скромностью пожал плечами и добавил на почти законченный рисунок несколько уверенных штрихов, умело скрывая неверную чёрную линию, возникшую оттого, что дёрнулась рука.

– Буду писать великие картины. Не карандашом по пергаменту – красками по холсту и доскам. Смогу писать людей так, что от отражения в зеркале не отличишь.

– Значит, нам выгодно стать друзьями, – улыбнулся юноша. – Я – Фелдо Кихс. Сын торговца, что везёт сушёные фрукты на этом судне. Напишешь когда-нибудь мой портрет?

– Нимус Штиль. – Ним пожал протянутую руку Фелдо и высокомерно добавил: – Тебе выгодно стать моим другом. А насчёт собственной выгоды я пока не уверен. Но готов выслушать твои предложения.

* * *

Едва судно набрало ход, расправило серые крылья-паруса и закачалось на резвых волнах, Нима скрутила такая немочь, что он забился в свою тесную каюту, лишь бы не видеть, как горизонт клонится то влево, то вправо, не давая взгляду отдыха.

Фелдо таскал Ниму еду, но того непрестанно тошнило, а от матушкиных солей только сильнее болела голова, и единственное, что мог есть Ним, – это подсохшие корки серого хлеба, запивая их холодной водой.

– Долго ли ещё плыть, Фелдо? – со страданием в голосе спрашивал Ним, когда сын торговца приносил ему очередной обед, которому снова суждено было остаться нетронутым.

– Всё по милости Морского Хозяина, – разводил руками Фелдо. – Если он благоволит судну, если ему по нраву наш товар, то может доставить всего за половину оборота Серебряной Матери. Если нет – можем долго бултыхаться.

Ним застонал и распластался на спальном месте.

– Мы угостили его, – подал голос Фелдо после минуты неловкого молчания. – Фрукты недолго плавали на поверхности, почти сразу пошли на дно. Значит, понравился дар. Отец говорит, волны нам благоволят, а ветер непрестанно надувает паруса. Это хорошо, Ним. Скоро ты привыкнешь и будешь гулять по палубе, вглядываясь вдаль. Первым увидишь берег, Ним. Давай, вставай. – Фелдо шагнул к Ниму и схватил его за руку, пытаясь стащить с места. – Попробуй походить. Наверху солёный ветер освежит лицо, глаза порадуются морскому простору. Пошли, сходишь к отцу, он угостит тебя персиками, на вкус они – что ранний весенний мёд. Хватит лежать.

Ним вяло сопротивлялся, но всё-таки позволил поставить себя на ноги. В самом деле, хоть качка и донимала по-прежнему, заставляя голову трещать от боли, а желудок – корчиться мерзкими спазмами, он рассудил, что ему вряд ли может стать хуже.

Фелдо забросил руку Нима себе на плечо, и юноши побрели к выходу из полутёмной каюты.

Ним ошибся. Его мгновенно скрутило, едва он увидел, как серый горизонт раскачивается, будто в пьяной пляске. Ним едва добежал до борта и согнулся, безуспешно корчась и выплёвывая лишь проглоченную воду. Он утёр рот тыльной стороной ладони и поднял голову. Впереди – лишь морская гладь, рябящая серебряным блеском, а над ней – набрякшие чернотой тучи.

– Недоброе небо, – посетовал Фелдо.

По палубе сновали матросы, и, обернувшись, Ним заметил, что серые паруса судна спущены. На палубе громоздились бочки с товаром, не поместившиеся в трюмы, и матросы спешно проверяли крепления на случай бури.

Ветер налетел внезапно – лихой и дикий, страшный, такой, какого Ним никогда не знал в Царстве. Небо вмиг почернело, словно обуглилось, море вздыбилось горбами волн, и судно стало раскачиваться сильнее и сильнее, будто решило сбросить с себя весь груз и людей, словно блох.