– А телефон мобильный вы заберите, – сказала она, заметив, что Катя запихивает его в тумбочку, – у нас аппаратура сложная, мобильниками пользоваться нельзя, они помехи наводят.

– А как же я с мужем буду связываться? – нахмурилась Катя.

– А он скоро встанет, с поста можно позвонить, да вы завтра приходите его проведать…

– А что это на табличке написано? – удивилась Катя.

Действительно, на спинке кровати висела табличка, на которой крупным аккуратным шрифтом было напечатано: «Филимонов Василий Иванович. Простатит».

– Не беспокойтесь, – лучезарно улыбнулась медсестра, – это от прежнего больного осталось. Сегодня в этой палате оба пациента сменились, и мы еще не успели поменять таблички…

Катя последний раз заботливо осмотрела мужа и покинула больницу.

Персонал мини-госпиталя под строгим присмотром старшей медсестры Варвары Францевны безупречно выполнял свои обязанности. Профессору Кряквину сделали несколько уколов и поставили капельницу, так что к вечеру он почувствовал себя гораздо лучше и даже перешел на русский язык.

– Представляете, – говорил он молоденькой сестричке Дашеньке, которая принесла ему ужин, – мне почему-то казалось, что я в Центральной Африке. Поэтому я разговаривал на языке суахили…

Дашенька сочувственно кивала.

Профессор с аппетитом поужинал и задремал: в состав его лекарств входило легкое снотворное.

В это время в палату заглянула Варвара Францевна, окинула помещение взглядом опытного полководца и строго проговорила:

– Непорядок! На кроватях таблички от прежних больных! Немедленно заменить!

– Сию минуту, Варвара Францевна! – пискнула Дашенька и спешно повесила на спинки кроватей новые таблички. Поскольку она была взволнована и перепугана (Варвара Францевна действовала на нее примерно так, как голодный удав действует на несовершеннолетнего кролика), то неудивительно, что таблички она перепутала. На кровать Валентина Петровича повесила табличку «Хоботов Станислав Николаевич». На кровать его соседа – «Кряквин Валентин Петрович».

Двое мужчин сидели в маленькой кафешке, что располагалась напротив Катиного дома. Катерина туда не ходила – в кафешке ей нечего было делать. Выпечка там всегда была плохого качества, пирожные сомнительной свежести, кофе – только растворимый, потому что кофейный автомат был давно сломан. В основном заходили туда мужчины, чтобы выпить пива или чего покрепче и закусить бутербродами с твердокопченой колбасой, похожей по вкусу и внешнему виду на подметки от ботинок.

На столике стояли два почти полных стакана с пивом и валялась упаковка картофельных чипсов. Один из мужчин был толстый, наголо бритый, он непрерывно потел и вытирал затылок в тройных складках жира несвежим носовым платком. Второй мужчина был маленького роста и такой щуплый, что со спины казался мальчиком. Однако впечатление тотчас менялось, когда мужчина поворачивался к собеседнику лицом. Лицо было в ранних морщинах, с несвежей сероватой кожей, маленькие глазки все время норовили уйти в сторону. С первого впечатления было ясно, что типчик этот совершенно несерьезный, пустой человек, «шестерка» при более солидном товарище.

– Ну, ёшь твою клёш! – выдохнул толстый, зажал в могучей лапе стакан с пивом и шумно вылакал половину. – Ну что ж это за день сегодня такой невезучий!

– Да уж, – тихонько проронил щуплый, – неудачный денек…

– Как же это вышло-то? – Толстый снова присосался к стакану. – Ну и вляпались мы! Что теперь делать-то? Холодильник с нас три шкуры сдерет…

– Методы его известны, – поддакнул щуплый, – а все ты… За каким бесом ты нож достал?

– Дак он же на нас пушку наставил! – встрепенулся толстый. – Ты забыл?

– Не ори, – прошипел щуплый и так зыркнул глазами, что стало ясно – вовсе он не «шестерка» при толстом, а именно он главный в этом тандеме, – не ори, вон девка за стойкой уже оглядывается. Ты что, хочешь, чтобы она нас вспомнила, когда того найдут?

Затылок толстого стал малиновым и снова покрылся испариной.

– Что мы тут торчим? Уходить надо, – просипел он. – Ты нож куда дел?

– Туда же, куда и пушку его – в мусоровоз закинул, – спокойно ответил щуплый, – сейчас, наверное, все уже на свалке, за это беспокоиться не надо. Надо искать то, что этот паразит нес. Да куда-то успел спрятать, раз у него мы ничего не нашли.

– Чтоб ему на том свете… – Толстый схватил стакан приятеля, потому что его был уже пуст.

– Кончай пивом наливаться, – прошипел щуплый зло, – скоро ни в одну дверь не пролезешь!

– Да пошел ты! – Толстый вырвал руку.

– Вот скажу Холодильнику, что ты его упустил!

– Это теперь без разницы, – ухмыльнулся толстый. – Холодильник разбираться не станет, обоих нас по стенке размажет!

– Ладно, – деловито сказал щуплый, – надо дело кончать. Значит, он вошел в подъезд, так? Поднялся по лестнице, так? Позвонил в квартиру где-то наверху и вошел. Ему сразу открыли, значит, кто-то у него там был знакомый… Или просто по дурости впустили. Он там пробыл недолго и вышел через черный ход.

– Да мы даже не знаем, какая квартира! – Толстый снова потянулся к чужому пиву, но под взглядом щуплого отдернул руку. – Что, по этажам, что ли, бегать?

– То ли на пятом, то ли на шестом, – ответил щуплый, – там всего две квартиры на площадке, нам нужна которая справа. Идем сейчас туда, на месте определимся, что говорить будем…

Толстый заворчал недовольно, но подчинился.

После звонка Кати Ирина пыталась работать, однако она очень волновалась, как там больной профессор. Все-таки Катька ужасно бестолкова и легкомысленна, это же надо довести мужа до такой температуры – сорок и две десятых!

«Все дело в Катькином муже, – подумала Ирина, – просто профессор – очень скромный и деликатный человек, в отношении к собственным болезням он сильно отличается от других мужчин».

Она вспомнила, как все было в свое время с ее мужем. Тот немедленно укладывался в постель при температуре выше тридцати семи, требовал повышенного внимания, чаю с лимоном, варенья и апельсинов. При этом он не уставал закатывать глаза, измеряя температуру, жаловался на ломоту в спине, боли в суставах и на то, что его никто не любит. Аппетит, надо сказать, был у него во время болезни отменный, ему нужно было обеспечить полноценное и калорийное четырехразовое питание. А ведь еще свекровь появлялась по его звонку с похоронным выражением лица, сновала по дому, поджимала губы и отчитывала Ирину за то, что она плохо следит за ее сыном.

Когда температура приходила в норму, муж вставал с постели, преодолевая, по его словам, сильнейшую слабость, бродил по дому, демонстративно держась за стенки, разбрасывал повсюду использованные носовые платки, бесконечно разговаривал по телефону с мамой, в результате чего вся семья подхватывала заразу, и Ирине приходилось сидеть на больничном с детьми, зато про свое самочувствие в суматохе как-то забывалось.