— Ну, что ж… — говорю. — Раз покаялась, то у меня на тебя зла нет. А перед Богом покаяться приходи в церковь, на исповедь!

— Спасибочки, — говорит, — батюшка! Обязательно приду. А это возьмите, это от всего сердца я. Откушайте, пожалуйста.

Взял я сушеную рыбу, баночку с грибами, и вот с грибами этими такая нехорошая история приключилась.

Матушка как раз вечерять собирала.

Картошечка молодая отварена у нее была. Лучку в огороде нарвала. А тут грибки. Обрадовалась она, когда их увидела. Как раз, говорит, к постной трапезе…

Ну, накрыли мы на стол. Помолились, как положено. А матушка, я еще тогда внимание на это обратил, как-то невнимательно к молитве отнеслась. Пока я молился, что-то на столе поправляла. Благословил я трапезу, сели мы вечерять…

В общем, через два часа увезли мою матушку с сильнейшим отравлением. Слава богу, в больнице откачали ее бедную.

Я только к утру и вернулся домой. Как же так, думаю, вместе с женою эти грибочки ел, а совсем ничего и не почувствовал, даже расстройства желудка не случилось…

Помолился я Богу, попросил в молитве жену за невнимание простить. Потом думал прилечь отдохнуть, а тут сушеная рыба на глаза попалась. Только уже и не рыба, а какое-то месиво из копошащихся червей. Перекрестил я подарок этот, снес в отхожее место, выкинул… И домой уже не стал заходить. Пошел, церковь открыл, молюсь там.

— Прости, — говорю, — Господи, меня грешного. Что же я удумал-то такое. Своим умом да хитростью с силою этой черной бороться! Сам себя, дурак я этакий, и перехитрил. Прости меня, окаянного, что в силе Твоей, в теплом Твоем заступничестве вроде как усомнился…

Ну, и после этого как рукой сняло.

И черные кошки куда-то пропали. И блазниться перестало.

Чуть что, только почувствую — сразу в церковь. Помолюсь, и снова покой на душе, тишь…

2

А матушка долго в больнице лежала. Уже совсем осень была, когда ее выписали. И хотя не напоминал я ей про то невнимание к молитве, но она, бедная, сама все поняла. Только радовалась, что Господь вразумил ее. Я, видя это, тоже рассказал про Божие вразумление. И про хитрость свою, и про молитву. Матушка меня поняла.

И вот однажды, только поужинал я, из церкви вернувшись, матушка и говорит мне:

— Пойди, отец. Посмотри. Там у крылечка женщина стоит какая-то. Вроде как насчет отпевания тебя спросить хочет. Очень просила тебя выйти.

Ну, я думаю, приехала издалека, к службе не попала, надо идти.

Оделся, выхожу на крылечко, а никакой женщины нет. Только дохлая кошка на крылечке лежит. Перекрестился я и, чтобы жену не пугать, отнес кошку в угол двора к отхожему месту, где ночные гости могилу-то копать начали, ну и зарыл там.

Возвращаюсь домой, матушка спрашивает:

— Договорился?

— Да… — отвечаю. — Все в порядке.

— Ну и хорошо… — матушка говорит. — Очень женщина жалкая была. Уж так просила меня, так просила, чтобы ты вышел. Слава Богу, что договорился добром.

Не стал я ничего матушке говорить, чтобы не расстраивать ее, а на следующий день, уже ближе к вечеру, «Нива» к моему дому подъезжает. Выходит мужчина, такой представительный, и говорит, что матерь помирает. Очень просила, чтобы исповедать приехал, соборовать перед смертью-то.

Ну, раз такое дело, надо ехать. Взял, что требуется, и поехал.

И вот вводят меня к умирающей… Я ее сразу признал.

— Ну-ну… — говорю. — Про грибочки, небось, свои перед смертью вспомнила?

— Чего про них вспоминать? — она отвечает. — Не потому я, батюшка, так долго мучаюсь, что грибов тебе отнесла. Страшнее я дело совершила. Невестку свою убила.

— Зачем же ты, карга старая, такое сделала? — спрашиваю у нее.

— А не любила ее… — отвечает. — Легко было, вот и сделала. Только потом тяжесть почувствовала. Теперь уже и не отпускает — так тяжело. В общем, чего говорить пустое? Для себя ничего не прошу, потому что знаю: нет для меня ничего. А невестку ты, батюшка, отпой, как положено. Настасьей звать…

— Крещеная была?

— Здесь у нас все — крещеные. А Настасью отпеть ты и жене своей обещал вчера. Не забыл еще?

— Помню, — отвечаю. — А чего сама-то не зашла в дом вчера?

— Дак зайдешь к тебе, как же… Все двери и окна зааминены. Значит, отпоешь?

— Отпою, — говорю. — Где она у вас похоронена?

— Дак во дворе у тебя! — отвечает старуха. — Сам и схоронил вчера у отхожего места. Позабыл разве?

Ничего я не сказал, перекрестился только. Потом старуху перекрестил, завыла она ужасно, закорчилась. Тут вбежал в комнату сын, который на машине меня привез, ничего не говоря, вытолкал из дома. Посадил в «Ниву» свою, отвез назад. Денег мне хотел сунуть, да я только руку для крестного знаменья поднял, он и уехал сразу…

3

Священник вздохнул, завершая свой рассказ, и перекрестился.

— А Настасью эту… — спросил я. — Вы отпели?

— Отпел, — ответил священник. — Тут ведь какое дело получилось. Утром пошел я к председателю сельсовета нашего и рассказал ему, что старуха про могилу сказала. Не знаю, говорю, может, и наврала ведьма старая. А только нехорошо получится, если человек у отхожего места похоронен.

Председатель сельсовета затылок почесал, а потом и говорит, что всякое может быть. А только если мы и пустую землю раскопаем, так никакого нарушения закона не произойдет. Чего же и не выкопать яму?

В общем, раскопали мы.

Действительно, женщина там оказалась.

И главное — вроде как только сейчас и положенная.

Ну, тут пришлось в милицию сообщать. Они тело увезли на экспертизу. С меня допрос сняли…

Потом уж и не знаю, какое расследование вели. Только через несколько дней вызвал меня (это еще в прежние времена было) уполномоченный и попросил не распространяться насчет вскрытого захоронения.

— А отпеть-то ее можно будет? — спрашиваю. — Слово у меня дано, что отпою.

— Да, отпевайте, — говорит уполномоченный, — сколько хотите. Все равно ее у вас на кладбище и решено похоронить.

В общем, привезли ее в гробу к нам в церковь, отпел я рабу Божию Анастасию. Потом похоронили ее…

И вот что интересно…

Когда отпеваешь, всегда чувствуешь или тяжесть, или легкость. Это, видно, зависит от того, в чьих руках душа человека находится.

Да… Еще, бывает, тяжело отпевать тех, которых сжигают. Иногда и восемь человек отпоешь, а не устанешь так, как одного сожженного отпевая.

— А ее, Анастасию эту, легко отпевать было?

— Легко… — ответил священник. — Даже удивительно легко. Словно праведницу отпевал…