Валя во всем зеленом – платье, малахитовые сережки и бусы, туфельки – выглядела очень нарядно. Лицо ее светилось счастьем. Она была весела, беспечна до такой степени, что Мила чуть не разрыдалась прямо в прихожей. Еще совсем недавно такой же благополучной и спокойной выглядела, должно быть, она сама. В то время как Валентина рыдала на ее плече, жалуясь на свою болезненную ревность к своему парню.

И вот теперь все поменялось. Как-то сразу, неотвратимо и ужасно.

– Заваривай чай, лучше зеленый… В городе жара, асфальт плавится… Хорошо, что у тебя кондиционер. Не представляю себе людей, которые живут без него… Ау, Мила, что с тобой? Ты еще не проснулась? В халате, с полотенцем на голове… Только из душа? Уже обед!

Сбросив туфли, она босиком, по коврам, с видом человека, которому здесь все знакомо и где его любят, прошла на кухню, поставила коробочку с тортом на стол и принялась развязывать бечевку.

– Куришь? Вроде бы бросала, а? – Она улыбнулась, и на щеках ее появились милые ямочки. – Что, трудно? Вот и я тоже говорю, что курить бросить – почти невозможно. Особенно тем, кто это дело любит. Что ж, давай, подружка, закурим!

Она все еще ничего не замечала, продолжала жить своей жизнью, которая проходила как бы параллельно с жизнью Милы. Щебетала, щебетала…

По-хозяйски достала большую тарелку, выложила туда нарезанные куски торта, даже не замечая того, что Мила сидит напротив нее, не в силах пошевелиться. И что лицо ее, опухшее от слез, почти неживое, мертвое. И взгляд отсутствующий.

– Ну, где же чай? – Валя повернулась и только сейчас увидела лицо подруги. – Ба, Мила, да что с тобой?

И тут Мила, не выдержав, разразилась судорожными рыданиями. Она стонала и подвывала, обливаясь слезами. Валя, остолбенев, опустилась на стул. Она не верила своим глазам.

– Валя, меня ппп-рро-дддаллли… Ппрродали! Тты не ппрреддставляешь, что со мной случилось… Валя…

Это была старая «хрущевка», в которой, казалось, с самого первого дня ее существования никто не удосужился сделать ремонт. Ободранные обои, вытертый линолеум, обшарпанные подоконники, треснутые стекла в окнах. Сейчас все окна были распахнуты, и по квартире гулял теплый опасный сквозняк. Марк Садовников, в белой тонкой рубашке и светлых льняных брюках, прохаживался по квартире и недоумевал, как можно было вообще проживать в таком жилище.

Подойдя к одному из окон, в гостиной, он выглянул и посмотрел на собравшуюся во дворе дома толпу. Конечно, собрались преимущественно соседи. Кому еще придет в голову торчать на раскаленной площадке столько времени, чтобы дождаться, как станут укладывать на носилки все то, что осталось от выбросившейся из окна собственной квартиры гражданки Ивановой.

Сейчас Марк видел сверху лишь пропитанную кровью простынку, под которой и лежало тело девушки. Он вот уже два часа находился в квартире, расспрашивал соседей о самоубийце, пытаясь понять, по какой причине это произошло. Мнения соседей сходились в одном: Мария Иванова покончила собой, скорее всего, от неразделенной любви. Правда, никто никогда не видел парня, из-за которого она это проделала. Это были лишь догадки. Говорили еще, правда, что двадцативосьмилетняя Мария работала санитаркой в городской больнице. Что бедствовала, постоянно занимала у соседей деньги и что в магазине чаще всего покупала пиво и сигареты. Что у нее вся ее крохотная зарплата и уходила только на это. Бухгалтерша из ЖЭКа, живущая в соседнем доме, сказала, что Мария Иванова была злостной должницей по квартирной плате и что ее грозились выселить. Кто-то сказал, что она никогда нигде не училась, что жила как птичка – что с неба упадет, тем она и живет. В сущности, никому вреда она не причиняла, гостей пьяных не водила, музыку громкую не включала. Жила себе и жила, каждое утро минута в минуту отправляясь на автобусе в больницу и возвращаясь после трех. Заходила в супермаркет рядом с домом, покупала все те же сигареты, пиво, может, еще что-нибудь из еды и сидела дома. Скорее всего, смотрела телевизор или просто спала.

В кухне Марк нашел доказательства того, что соседи говорили правду: повсюду – на столе, полу – огромное количество пустых пивных банок, пластиковых бутылок, мусорное же ведро до краев заполнено упаковками от сосисок, пельменей и дурно пахнущим содержимым пепельниц.

Ни одной мужской вещи. В шкафу старые куртки и плащ, в спальне на двери гроздья какого-то шмотья, джинсы, майки… Постель разобрана, простыня отвратительного серого цвета.

Судмедэксперт Борис Анджан, осмотрев труп, сказал только, что смерть наступила вследствие черепно-мозговой травмы, что было и так ясно – на асфальте разве что не плавились разбрызганные по нему мозги… Добавил, что запаха алкоголя не чувствуется, но подробный отчет он представит после вскрытия.

Следов борьбы в квартире не было. Были сняты все возможные отпечатки пальцев, отправлена на экспертизу постель жертвы. Помощник Марка, Лева Локотков, изучал содержимое письменного стола Ивановой и комментировал это скупо: «И бумаг-то никаких нет, разве что паспорт… Смотри, сколько счетов… Письма из ЖЭКа с предупреждениями… Непонятно, чем и как жила эта Иванова…»

– Конечно, жалко ее, молодая совсем, но, по-моему, она была обыкновенная пивная алкоголичка. Смотрите, сколько пустых бутылок повсюду. Некоторые люди почему-то не считают пиво алкогольным напитком.

Позже, уже перед самым уходом, Борис бросил странную фразу, на которую тогда никто поначалу не обратил внимания:

– От нее пахнет розой.

Она долго не могла поверить, что дверь, чужая дверь так легко открылась и что теперь она, потерявшаяся в этой жизни Сима, находилась в тихой и чистой квартире, где могла позволить себе вдоволь наиграться в хозяйку этого рая с большими и уютными комнатами, мягкими диванами, теплой водой и телевизором.

Первые несколько минут были фантастическими, все казалось нереальным. Она понимала, что сильно рискует, как понимала и то, что все равно постарается использовать свой шанс прикоснуться к чужой жизни максимально, чего бы это ей ни стоило. Мысленно разговаривая про себя с представителями закона, оправдываясь и пытаясь объяснить свое присутствие здесь, она для легкости восприятия продолжала играть с собой в игру под названием «волшебный сон» и чувствовала себя так, словно приняла на грудь граммов триста водки.

Осмотрев квартиру, она, проанализировав увиденное, детали, решила, что тут живет (жила) молодая женщина, без мужчины. Что она моется хорошим мылом и шампунями, одевается в дорогих магазинах, ест полуфабрикаты, спит на шелковом белье и не любит выпить (к этому выводу она пришла, обнаружив бар, полный запечатанных благородных напитков). Зато она курит, Сима нашла в кухонном буфете несколько блоков дамских сигарет, а в сушилке три (!) роскошные (мраморная, хрустальная и металлическая) пепельницы.

Судя по общему состоянию квартиры, она казалась нежилой. Мыло сухое, полотенца – тоже, в стиральной машинке – залежалое постельное белье, на пианино – слой пыли, мусорное ведро пустое, в нем нет даже пакета. Да и вообще множество мелких, но верных признаков указывало на то, что хозяйка долгое время отсутствует. Когда она появится и появится ли вообще – вопрос оставался открытым. Особенно если учесть, что подарок судьбы, который Сима получила из рук алкоголика и попрошайки Юлика в виде полиэтиленового пакета с удивительно полезным набором предметов (паспорт на имя Валерии Борисовны Бариновой, ключи от квартиры), свидетельствовал о том, что эта двадцатипятилетняя особа либо весьма рассеянна, раз позволила лишить себя этих важных вещей, либо ее вообще нет в живых.