— Не могу не согласиться, сэр, но китайские власти не признают, что их народ испытывает и всегда будет испытывать потребность в большом количестве нашего опия.

— Дураки! Они думают, что способны изменить человеческую природу. Считают себя богами на грешной земле?

— Возможно, сэр. Возможно, именно так они и думают. Они готовы вести долгие войны, готовы проиграть сейчас, чтобы победить в будущем. Это подтверждает вся их история. К примеру, вот уже более двухсот лет ими правят маньчжуры, которые вовсе не являются китайцами. Но уже давным-давно китайская культура соблазнила их, и теперь они во многих отношениях стали китайцами в большей степени, нежели сами хань.

— В таком случае позиции этих властителей-инородцев наверняка можно подорвать.

— Безусловно, сэр. Десятилетие за десятилетием мы почти в открытую продавали в Кантоне опий. Нам приходится становиться на якорь у Тигрова острова, после чего китайцы подходят к нашим судам на лодках и перегружают в них товар. Несмотря на годы торговли и имеющиеся у нас обширные контакты, нам не удалось переломить это положение. Если нога инородца ступит на китайскую землю, это будет рассматриваться как преступление, караемое смертью. Данное правило не распространяется лишь на территорию в триста акров к югу от города, которую власти выделили для иностранцев. Там размещаются склады американцев, шотландцев, британцев и даже «этих ужасных» Врассунов. Мандарины, хотя и принимают от нас взятки, всегда отвечали отказом на просьбы выделить нам сколько-нибудь значимые земли в Небесной империи.

— Я предупреждал, чтобы вы не употребляли этого выражения! — Голос патриарха прозвучал сурово. — Небесная империя только одна, и находится она не на этой земле!

Комната вновь наполнилась тишиной. О непреклонной, страстной религиозности Элиазара Врассуна знал каждый, и она довлела над всеми, кто работал в его громадной, напоминающей спрута империи, даже в самых дальних ее уголках.

— Простите, сэр.

— Эта компания кормила вас и ваших близких, она подарила вам состояние. Но с такой же легкостью она может превратить вас и ваше семейство в нищих. Понятно?

Атмосфера в комнате накалилась. Патриарх не бросал слов на ветер и никогда не угрожал попусту.

— Я хочу знать, когда мы получим право экстерриториальности.

— Отец, — заговорил сын патриарха, — мы еще даже не заставили маньчжурского императора подписать договор.

— Это предрешено, — огрызнулся его отец. — Если британцы в состоянии править ордами, населяющими Индию, для нас также не составит труда выбить из этих буддийских язычников уступки по использованию их территорий.

Сын слышал, как дрожит от волнения голос отца. Интересно, сколько денег компании вложил он в британский экспедиционный корпус, который направлялся сейчас к Нанкину? Этого не знал даже сын. Ему уже приходилось с ужасом наблюдать, как отец рискует всей компанией: сначала — смелым предложением акций, затем — огромными расходами в Калькутте. Однако время доказало не просто правильность, а блистательность решений многоопытного бизнесмена.

«Почему же тогда у меня вызывает такую обеспокоенность этот новый китайский проект?» — спрашивал себя молодой человек. И тут же в его мозгу родился ответ: из-за китайцев, из-за их надменности, из-за их огромной численности. А еще потому, что в этой игре имелось нечто, о чем не знал ни он, ни другие, присутствовавшие сейчас в кабинете.

Раздался громкий стук в дверь.

— Войдите! — крикнул Врассун-патриарх.

В кабинет вошел покрытый пылью и все еще пахнущий лошадьми мужчина. Он передал хозяину пакет, запечатанный сургучом с оттиском большого пальца, и тут же удалился. Патриарх схватил пакет и повернулся к окну, за которым собирался неизбывный лондонский туман. Впервые за последние недели появилась надежда на то, что солнце все-таки сумеет пробиться сквозь зловонный смог. Элиазар Врассун сломал печать, быстро прочитал донесение и повернулся к остальным.

— Если они продолжали сохранять такую же скорость передвижения, о которой говорится в донесении, наши корабли, пока мы тут с вами разговаривали, должны были вплотную приблизиться к реке Янцзы.

— Наши корабли, отец? — спросил Ари.

— Британский экспедиционный корпус. Наши корабли.

Кровь из глубокого пореза на руке брызнула на открытые поршни парового двигателя, и покрытый копотью мужчина принялся безбожно ругаться. Английские моряки, несшие вахту в кочегарке, изумленно слушали его брань, но не потому, что сквернословие было для них в новинку, а из-за того, что мужчина ругался на смеси фарси, хинди, английского кокни и языка, который был им не знаком, — идиша.

Эта достойная восхищения лингвистическая тирада закончилась троекратным осуждением в адрес женских гениталий — на фарси, — причем существительному предшествовал известный английский глагол, и все это было облачено в форму причастного оборота. Затем мужчина снял с шеи красный платок и, стерев кровь с руки и грязной рубашки, сказал:

— Попробуйте завести машину еще раз, джентльмены. Посмотрим, возможно, моя кровь ублажила ее.

Через несколько секунд чертов двигатель заработал, и корабль военно-морских сил ее величества «Немезида» впервые за последние полтора дня двинулся вперед. Механики радостно завопили и стали восхвалять странного рыжеволосого багдадского еврея, которого они знали под его христианским именем Макси.

Макси Хордун улыбнулся. На фоне закопченного лица его большие белые зубы казались еще белее. Он легонько пнул двигатель носком ботинка и отправился на палубу, пробормотав себе под нос:

— Чертовы пароходы когда-нибудь угробят всех нас.

У него имелись основания для подобных прогнозов. Несколько лет назад, отчаянно стремясь увеличить объемы продажи опия в Китае, Ричард, невзирая на возражения Макси, взял в аренду два колесных парохода.

— Это дрянь, поверь мне, братец.

— Зато они, пока позволяет погода, могут сделать три ходки от Кантона до Северного Китая и обратно, — возразил Ричард. — А парусное судно, даже самое быстрое, больше двух сделать не успеет. Ну же, Макси, только подумай, какие возможности перед нами откроются, если наша ежегодная прибыль увеличится на пятьдесят процентов. Пятьдесят процентов, Макси!

Несмотря на свое предубеждение и вполне обоснованный страх перед сезоном муссонов, Макси согласился, но все же попросил:

— Ты хотя бы дай мне взглянуть на эти чудеса технической мысли, прежде чем выбрасывать наши деньги.

Макси осмотрел пароходы, и, хотя суда были лучше тех, которые строили Миллер и Симингтон, в надежности они уступали детищу Генри Белла под названием «Комета». Целую неделю Макси провел с механиками, изучая, каким образом пар подается из котлов на поршни. Затем он поставил под сомнение безопасность применения в машине соленой морской воды, однако его заверили в том, что, если чистить котлы после каждого плавания, соляные отложения не повредят механизму. Макси кивал, но уверенности у него не прибавлялось.