Морской люд, суетившийся вокруг Ричарда, работал с таким рвением, какого ему еще не приходилось видеть. Они знали: если им удастся пройти по Янцзы до Нанкина, их ждет вознаграждение и отдых. Матросы, находившиеся на бортах кораблей, провели здесь уже более года, но мало что получили за свои ратные труды. Они видели, как, отравленные китайскими поварами, в муках умирают одни их товарищи, беспомощно смотрели, как других, вероломно похищенных, предают публичным казням на площадях, на которых собирались поющие и орущие толпы китайцев. Не в силах ничем помочь, они наблюдали, как сотни их товарищей гибнут от гноящихся ран, которые невозможно вылечить в тропической жаре, скрипели зубами, прощаясь с друзьями, умершими от дизентерии, сгоревшими от малярии, а то и от обеих вместе. Эти семьсот матросов закалились в боях и лишениях. И хотя номинально кампанией командовал назначенный лично королевой жалкий идиот политик Роберт Поттингер, они доверяли и надеялись лишь на своего военачальника адмирала Хью Гофа.

Моряки смотрели, как встречный ветер надул паруса их судна, старый вояка проковылял к правому борту, и корабль взял курс на Янцзы. Теперь они улыбались. Они были готовы получить вознаграждение.

Более чем за две тысячи миль к западу, в своем лондонском кабинете с окнами, выходящими на Мэлл,[11] сидел патриарх могущественной семьи Врассунов, герцог Уорвикширский Элиазар Врассун.

Он тоже думал о награде.

«Каждая тяжелая работа должна быть вознаграждена», — сказал бы он, если бы был склонен рассуждать вслух. Но это было не в его привычках.

В огромную приемную ежеминутно прибывали гонцы с донесениями со всех концов его обширной торговой империи, но он ждал только одного.

Старший из его четырех сыновей, Ари, элегантный, надушенный молодой человек лет тридцати, вошел в кабинет и занял место у левого плеча отца, держа в руках с безукоризненным маникюром блокнот в тисненой обложке. Ари надеялся, что дела не отнимут много времени, поскольку, как ему сообщили, в номере отеля «Саутуорк» его ожидает некая молоденькая — очень молоденькая! — особа. Это было еще одной формой вознаграждения за день непосильного труда.

Ари хотелось улыбаться, но, повинуясь здравому смыслу, он сохранял на своем слегка припудренном лице бесстрастное выражение.

В кабинет беззвучно проскользнули и закрыли за собой дверь двое старших служащих, наиболее доверенные помощники главы семейства во всем, что касается Китая. Один сел за письменный стол, приготовив ручку и чернила, второй молча, встал рядом с ним.

Никто не произносил ни звука. Тишину нарушал лишь цокот лошадиных копыт да крики торговцев рыбой, раздававшиеся с вымощенных брусчаткой улиц за окном. Послышался резкий свисток поезда, и старший сын Врассуна почему-то почувствовал слабость в ногах.

Патриарх семьи Врассунов сидел, сложив пальцы обеих рук домиком. Все ждали. Им уже много раз приходилось терпеливо ждать, когда Элиазар Врассун заговорит. Наконец он расцепил пальцы и поскреб длинными ногтями правой руки свой морщинистый череп, покрытый редкими седыми волосами. Он помнил славные дни в Багдаде, когда, примостившись сбоку на лошади, ехал с отцом от великого визиря. В то время их окружала слава трона. А потом последовало изгнание. Они, конечно, знали, что рано или поздно это случится, и уже перевели свои активы в Лондон, Париж и, главное, в Калькутту.

«Калькутта…» — мечтательно подумал старик.

— Калькутта раньше… — произнес он вслух.

И повторил слово «раньше» так, словно это было очень, очень далеко. Затем отбросил эту мысль в сторону, поскольку теперь на горизонте маячил Китай.

«Калькутта — мать всех драгоценностей», — подумал он с цветистостью, присущей его родному фарси.

Вечерело. Вскоре Элиазару предстояло отправиться на встречу с сумасшедшей девчонкой, что он делал всегда в одно и то же время каждый четверг с тех пор, как отобрал у нее ребенка. Он считал это своей обязанностью, хотя свидания с ней неизменно расстраивали его, а Бедлам[12] находился так далеко.

Старик повернулся к Ари и знаком велел ему приблизиться. Молодой человек почтительно склонился к отцу.

— Как скоро после подписания договора состоится земельный аукцион? — спросил Элиазар.

— Существует надежда, что он будет проведен вскоре после окончания конфликта, когда бы это ни случилось. Может быть, ранней весной, но сейчас сложно сказать, насколько упорным будет сопротивление китайского императора. В Форин-офис сейчас заканчивают разрабатывать последние детали будущего договора.

— Надеюсь, в Форин-офис этим занимаются наши люди?

— Разумеется, отец.

— Через какое время после этого мы получим право экстерриториальности?

Молодой Врассун не нашел, что ответить.

Врассун-патриарх покачал головой. Не в первый раз он задумывался: хватит ли его первенцу сил удержать все, что было создано им самим? Старик сомневался в этом. К счастью, его младший гораздо крепче нутром. Патриарх посмотрел на первого из своих китаистов.

— А что скажешь ты, Сирил?

— Поначалу все было очень просто, сэр. Китайцы в своих заливах нападали на корабли с опием в точности так же, как шотландцы могут напасть на грузовое судно, перевозящее «Гленливет»[13] в заливе Ферт-оф-Форт.

Если это была шутка, она никого не насмешила. Наконец Врассун-патриарх произнес:

— А теперь?

— Теперь все не так просто, сэр.

— Почему что-то вообще должно быть простым, Сирил? Ты работаешь на меня уже почти двадцать лет. Помнишь ли ты хотя бы один случай, чтобы принятие важного решения было простым?

— Согласен, сэр. Но китайцы не такие, как месопотамцы или индусы. Они надменны. Сейчас, например, они убеждены в том, что выигрывают войну.

Какое-то время Врассун-патриарх размышлял. Затем поглядел на карманные часы. Сумасшедшая девица уже наверняка заждалась его.

— Спрос ничто не может обуздать, Сирил. Если в том или ином продукте есть потребность, если его хотят, жаждут, никакая сила на земле не в состоянии остановить эту волну.

«Плавание по волнам грез неудержимо», — подумал патриарх.

— Если бы только правительства усвоили эту истину, — произнес он вслух, — жить в нашем мире было бы гораздо легче и спокойнее. Легализуйте продукт, обложите его налогом, и выиграют все.