— Можно подумать, Толан поселит их в замки или выдаст им по машине.

— Толан платит больше. — Анатан устремил взгляд на Адэра. — Зато дворяне продолжают богатеть. Чтобы вы не забрали у них земли и титулы, открыли в Грасс-дэ-море паршивенькие магазины и мастерские по изготовлению табуреток, а сами живут на доходы из-за границы и в ус не дуют.

— Богатеют храмы, — вставил Мави Безбур. — Я слышал фразу, где — не помню, и от кого — не помню, но смысл такой, что жизнь должна быть жестокой, чтобы люди не забывали о Боге. Священнослужителям выгодно, когда вокруг всё рушится.

— Наговариваете, — прозвучал певучий голос Джиано, советника по религиозным вопросам.

— Ладно, если бы просто богатели, — перебил его Ярис Ларе. — В одной религиозной общине умерли пять человек. Я направил туда бригаду врачей, а им не разрешили сделать детям прививки.

Адэр встрепенулся:

— Почему?

— Они считают, что болезнь — это наказание за грехи, и если Бог прощает — человек выздоравливает. А мы со своей хвалёной медициной идём против Бога.

Джиано передёрнул плечами:

— Уколов боятся не только верующие.

Заседатели продолжали спорить, а Адэр наблюдал за Виларом. Друг перестал быть другом и каким-то странным образом превратился в обузу, хотя обязанности советника по вопросам транспорта и связи исполнял исправно: между крупными городами протянулись дороги, кое-где открылись почтовые отделения. Даже строительство телефонной станции близилось к концу. Видимо, отец — старый маркиз Бархат — делился с сыном не только опытом, но и связями, которые иногда важнее денег.

С недавних пор при виде безучастного лица Вилара и его погасших глаз Адэр испытывал непонятные угрызения совести. Он ведь не увёл его женщину, хотя мог. Более того, попытался их помирить. И возможно, дал бы согласие на брак, если бы до этого дошло. Ну а в том, что Эйра отправилась в Ракшаду, вины Адэра нет.

После заседания Гюст доложил о приходе маркиза Бархата. Адэр хотел отказать во встрече — ненужные вопросы и неискренние ответы только усугубят то мрачное, что таится в его голове. Но подавил неприязнь и приказал впустить Вилара.

Приятель — да, уже не друг, а приятель — уселся в уголке дивана и, закинув ногу на ногу, обвёл взглядом кабинет:

— Никак не могу привыкнуть к свечам.

Адэр понимал, что пустая фраза и нарочито раскованная поза — всего лишь попытка набраться смелости.

Вилар тяжело вздохнул:

— Я видел выражение твоего лица, когда заговорили о храмах.

Адэр скрестил руки на груди:

— Мне казалось, ты рассматривал своё отражение в столе.

Вилар натянуто улыбнулся:

— Помнишь, как эту позу называл преподаватель психологии?

Адэр слегка приподнял скрещённые руки:

— Эту? «Защитный барьер».

— Значит, помнишь. — Вилар покачал головой. — Я не собираюсь тебя в чём-то убеждать.

— Буду признателен.

— Я лишь хочу уберечь тебя от ошибки.

— Попробуй.

Вилар усмехнулся:

— Попробую. Что бы ты ни делал, тебе не удастся заручиться поддержкой здешних дворян. Они слишком расчётливы и лживы. Простой люд не понимает твоих замыслов. А у тебя и замыслов нет, как их сплотить. Древние народы сидят в бывших резервациях, и никакая сила их оттуда не выгонит. Они привыкли. Им так удобно. И если ты затеешь войну с духовенством — вообще останешься один. Советники не в счёт. Мы тебе нужны, чтобы было кого винить, когда дела плохи.

— Ты так считаешь?

— На заседании люди радовались успехам, а ты никому не сказал спасибо.

— Человек, заслуживший моё спасибо, уехал.

Вилар скривился:

— Самое ужасное, что этого человека мог удержать только правитель, но он даже не пытался этого сделать.

Адэр вжался в спинку кресла:

— Не посчитал нужным.

Поднявшись с дивана, Вилар кивком указал на Парня, дремлющего возле камина:

— Я рад, что у тебя остался хоть один друг.

Адэр до глубокой ночи простоял возле окна. Где-то там, за непрозрачным стеклом, море. Где-то там далёкий горизонт, а за ним человек, который мог его уничтожить. И спасибо ему, что он понял это и уехал.

***

Обогрев пола и стен отключили. Из вентиляционных отверстий тянуло приятной прохладой, но в каюте становилось всё жарче.

Обмахиваясь папкой для бумаг, Малика корпела над книгами. В Грасс-дэ-море Альхара рассказывал ей о важнейших законах и учил повседневным фразам, чтобы она могла общаться с Иштаром и слугами. На письмо и чтение не оставалось времени, да и необходимости в этом не было. На коронации Малике предстояло произнести заклинание, составленное на древнем языке — его знают только жрецы. Они-то и будут проговаривать слова, а Малика повторять за ними, пока не запомнит. К государственным делам её не допустят. Переписываться на шайдире ей не с кем. А значит, забивать голову ненужными знаниями нет смысла. Но Малика постигала таинственный алфавит, надеясь, что ей позволят посещать библиотеку в сезон штормов, когда ветер принесёт с пустыни песок, и на долгие два месяца Ракшада спрячется в жёлтой непроглядной мгле.

Галисия довольно быстро охладела к книгам: слова непонятные, рисунков мало, у старухи противный голос, а Малика слишком увлечена закорючками, которые назывались буквами, хотя на буквы совсем не походили.

Выпросив у Малики несколько листов бумаги, она целыми днями сидела перед сундуком, подогнув под себя ноги, и рассматривала узоры на стене, накручивая на палец белокурый локон. Иногда закрывала ладонями лицо и покачивалась взад-вперед. Потом вдруг хваталась за ручку и начинала что-то выводить на бумаге. Писала письмо родителям? Или Адэру? Хотя нет… Ручка двигалась рывками, резко меняя направление. Малика догадалась: Галисия рисует.

Иногда Кенеш уходила. Откуда она знала, что именно в эту секунду надо выйти из каюты? Может, в ней тикали внутренние часы? Или Кенеш слышала то, чего не слышала Малика, занятая чтением? Но как бы там ни было, старуха возвращалась с лакомствами или приносила в охапке свежие полотенца и чистое бельё.

В этот раз Кенеш притащила керамический кувшин, покрытый сиреневой глазурью. Повесив его на крючки, вбитые в стену, откинула крышку. Над узким горлышком заклубился ароматный дымок, словно сосуд был наполнен кипящим фруктовым нектаром.

— Благовония, — пояснила Кенеш, заметив взгляд Малики. С её разрешения достала из папки листы бумаги и принялась раскладывать их на ковре, сопровождая свои действия словами: — В Лунной Тверди сто семьдесят пустынь. Столько же ступенек к трону хазира. У каждой пустыни своё название: Восковая, Зелёная, Золотая, Медовая. — Похлопала маленькой ладонью по крайнему листу. — Здесь Живая Пустыня, здесь Ракшада.