Через какое-то время носилки поплыли по извилистым улицам, и опять вокруг одни мужчины — ни женщин, ни детей, ни подростков. Стены домов украшали разноцветные орнаменты. В окнах сверкали витражи. Между домами тянулись глухие каменные заборы — ракшады тщательно прятали личную жизнь. На перекрёстках стояли керамические кадки, над ними курился дымок, и в сетчатые окна паланкина просачивались разные запахи благовоний.

Вскоре вид за окном изменился: улицы стали шире, архитектура домов причудливей. На смену орнаментам пришли рельефные скульптурные изображения — людей и рептилий, рыб и животных. Мимо носилок то и дело проезжали автомобили — на больших колёсах, с опущенным верхом, в салоне мягкие диваны, обитые парчой или бархатом. Иногда встречались всадники. Что за кони были у них! Изящные головы, широкие лбы, красиво изогнутые шеи. Верховые отличались от остальных ракшадов важной позой, количеством татуировок и причёской — длинные смоляные волосы были собраны на затылке в хвост. Коня мог себе позволить поистине богатый и влиятельный человек.

Не имея возможности увидеть, в каком направлении её несут, Малика рассматривала барельефы на зданиях и не сразу поняла, откуда за окнами взялись огромные витражи, закреплённые в металлических рамах — они потянулись с обеих сторон паланкина, будто носильщики вошли в коридор. Свет полился сквозь разноцветные стёкла, и воздух окрасился в мягкие полутона.

Сердце затрепетало, подсказывая, что дорога приближается к концу. Платье прилипло к спине, ладони вспотели, ошейник врезался в шею. Малика не могла разжать пальцы — они словно прикипели к подлокотникам кресла. Если сейчас ей скажут выйти — без посторонней помощи она не поднимется на ноги.

Удаляющийся шум города стал похож на шорох ветра. Или ветер на самом деле шуршит в кронах деревьев, спрятанных за витражами? И пересвист птиц, и журчание воды — это вовсе не чудится? Или сознание — затуманенное незнакомыми, но до ужаса приятными запахами — рисует милые картины, чтобы успокоить сердце?

Движение прекратилось. После короткой команды ножки носилок с лёгким стуком коснулись пола. Альхара откинул полог паланкина. Ступив на гранитные плиты, Малика глубоко вздохнула, и страх вдруг улетучился как затхлый воздух из раскупоренной бутылки.

Просторная веранда, застеклённая витражами, примыкала к белой стене. Сбоку единственной двери, ведущей в здание, на полу стояла мраморная чаша с водой; в ней плавали ядовито-жёлтые лепестки. Рядом лежала стопка махровых полотенец. Значит, за дверями находятся жилые помещения.

Малика оглянулась. Стеклянный коридор, по которому её сюда принесли, утопал в разноцветной дымке. Выстроившись возле паланкинов, носильщики походили на каменные изваяния — холодно-непроницаемые лица, молчаливые взоры. Неужели в Ракшаде даже простые люди не испытывают никаких чувств? Кенеш сидела на пятках, низко опустив голову. Привалившись плечом к стене, Галисия еле держалась на ногах.

Малика повернулась к Альхаре:

— Где мои люди?

— В доме охраны.

— Где? — вновь спросила Малика, чувствуя прилив необъяснимой злости.

— Охранный двор находится на другой стороне площади. Не сегодня-завтра ты встретишься с верховным жрецом, и если он разрешит тебе с ними видеться…

— Разрешит? Я шабира!

Альхара жестом приказал носильщикам уйти. Подхватив паланкины, люди чинной походкой пошагали по коридору.

Приблизившись к Малике вплотную, Альхара промолвил вполголоса:

— Да, ты шабира. Но ты женщина. И это уже никак не исправить.

— Когда я увижусь с Иштаром?

— Когда хазир завершит ритуал очищения.

— Что мне можно делать без разрешения жреца?

— Не знаю, шабира, но тебе лучше пока не выходить из своих комнат. Перед жрецами стоит действительно тяжёлая задача: позволить тебе многое и при этом не нарушить наши традиции. Наберись терпения, и скоро ты всё узнаешь. — Альхара прижал кулак к груди. — Ты в моём сердце, шабира.

Малике следовало вытянуть перед собой руку ладонью кверху и сказать: «Отпускаю» — таков был ритуал прощания. Альхара ждал, а она никак не могла отпустить того, единственного, кто связывал её с внешним миром. Ведь если жрец упрётся и не разрешит ей видеться со стражами, если ей запретят выходить из дворца, если Иштар будет избегать встреч и все его обещания окажутся пустыми словами — она останется совсем одна. Галисия не в счёт, от неё мало толку.

— Я хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной, — сказала Малика и впервые увидела, как Альхара изменился в лице.

— Мне нельзя заходить на женскую половину.

— Я хочу, чтобы ты был рядом.

Альхара кашлянул в кулак:

— Шабира… Много лет назад один хазир, наблюдая, как оскоплённые кони пытаются покрыть кобыл, запретил кастрировать мужчин. Чуть позже такой закон приняли во всех Песках Лунной Тверди. За порядком в кубарате и на женской половине следят женщины. Даже если ты очень захочешь, меня не сделают евнухом.

— Мне не нужен евнух.

Альхара нахмурился:

— А кто тебе нужен?

— Друг.

— Друг? — Альхара вновь прочистил горло. — Неожиданно.

— Я плохо знаю законы…

— Ты знаешь самое необходимое.

— Я плохо говорю на шайдире…

— Ты отлично говоришь на нашем языке. И я удивлен, что ты смогла выучить его за такое короткое время.

— Ты отказываешь мне в дружбе?

— Нет! — воскликнул Альхара. — Просто я не представляю, как дружить с женщиной.

— Представь, что под чаруш мужчина.

— Уже не получится.

Малика уловила сбоку движение. Не в состоянии стоять, Галисия опустилась на пол и упёрлась руками в каменные плиты. Ничего, потерпит. Может, именно сейчас решается их дальнейшая судьба.

— Мы будем видеться с тобой каждый день и беседовать.

Альхара кивнул с толикой сомнения в глазах:

— Я подумаю, как это устроить.

— И ещё… Я хочу, чтобы ты везде меня сопровождал.

— Вне стен дворца.

— Вне стен дворца, — подтвердила Малика.

— Я должен обсудить твои пожелания с хазиром и верховным жрецом.

— Не пожелания — требования.

Альхара, явно обескураженный жёстким тоном, провёл ладонью по гладко зачёсанным волосам:

— Конечно, шабира. Требования.

Попрощавшись с ним, Малика ополоснула в чаше руки и ноги, затем с помощью Кенеш помыла руки и ноги Галисии. Девушка находилась на грани потери сознания: её шатало из стороны в сторону, и она никак не могла взять в толк, чего от неё хотят.

Переступив порог здания, Малика сняла с шеи Галисии зажим и стянула с головы накидку. Перед ней предстало мертвенно-белое лицо с расширенными от ужаса глазами.