— У меня своя семья… У меня нормальный муж… А… Где же ты был все это время?

— Позавчера меня освободили из концлагеря.

— Из концлагеря? Освободили… Ты говоришь правду?

— Леночка, ты забыла меня? Разве я когда-нибудь тебя обманывал?

— Замолчи! Я не могу тебя слушать!

— Почему?

— У меня сейчас сердце разорвется.

В трубке было слышно, как она тяжело дышит.

— Я сейчас приеду. Давай адрес! — Аслан от волнения никак не мог найти в карманах ни ручку, ни карандаш. Которых в общем-то там и не было.

— Через полчаса приедет мой муж. Сегодня у нас… не получится встретиться. Давай встретимся завтра?

— Хорошо, — только и успел вымолвить Аслан: она моментально бросила трубку.

Честно говоря, Аслан надеялся на чудо, виделись ему облака и цветы, а на самом деле представлял себе встречу несколько иначе. Могло быть по-разному. Больше всего было шансов на совершенно трагический вариант. Если бы она не стала разговаривать и сразу же бросила трубку. Но этого не случилось. Уже хорошо. Но! Даже лучше! Намного! Она же сама назначила встречу! Осталось только ночь продержаться…

— Вот и хорошо, вот и хорошо, — на разные лады, как заклинание, повторял Аслан, потирая дрожащие руки, — она не отказала. Она встретится со мной. Я все объясню, все расскажу. Она поймет. Главное, чтобы сын был здоров! И все у нас будет хорошо.

Вариантов ночлега не было — он решил перекантоваться на вокзале. Но оказалось, что и тут царят новые порядки — его попросту не пустили в зал ожидания, где есть скамейки. Вход только по билетам или за деньги. Ни того, ни другого у Аслана не было. И он отправился, как беспечный денди, гулять по ночной столице!

Он еще не знал, что всякое «лицо кавказской национальности», бесцельно и бесприютно бродящее по ночной Москве, кажется зловеще подозрительным и тем самым подвергает себя значительному риску — просто нагло провоцирует бдительную столичную милицию!

Юле Долговязовой было не до смеха. Слишком уж все не ладилось у нее в последнее время. Особенно сегодня. Все-таки риэлторская деятельность была явно не для нее…

В детстве она мечтала стать актрисой. Нет, даже не мечтала — она твердо знала, что другого пути в этой жизни для нее не существует. Она просто бредила театром. С девяти лет она занималась в школьном драмкружке, а с одиннадцати стала постоянной и незаменимой Снегурочкой на всех новогодних елках.

Когда она выходила на сцену, куда-то исчезала вся ее неловкость, застенчивость, она забывала про свой слишком уж высокий рост, к которому так подходила ее длинная фамилия. Она просто забывала о той колючей девочке, которая жила в ней в обычной жизни, у которой были разные и какие-то совсем глупые неприятности и проблемы — с мамой, с одноклассниками, с учителями. Как только на нее направляли свет вечно ломающегося школьного юпитера, как только она чувствовала чье-то внимание из зрительного зала — даже если там сидел только один человек, — она переставала быть собой, в ней словно натягивалась какая-то тонкая, но очень прочная звенящая струна. За несколько лет она успела побывать Красной Шапочкой и Хозяйкой Медной горы, Гердой из «Снежной королевы» и Ассолью из «Алых парусов», Алисой из Зазеркалья и Мухой-цокотухой, не считая, разумеется, разнообразных детских утренников с их постоянными персонажами — зайцами, белками, лисами и гусеницами.

Впрочем, не меньше самих спектаклей ей нравилось и просто проводить долгие часы на репетициях или даже помогать с реквизитом. Вдыхать пыльный запах тяжелых кулис и свежеоструганных досок для новых декораций. Когда ей было плохо и грустно, она пряталась между стеной и задником, сидя там на сваленном реквизите. Нравилась и предпремьерная суета, с радостными разговорами, с непременным страхом, что все сорвется, что она или партнер забудет текст роли, потому что где-то в глубине души она точно знала, что на самом-то деле все пройдет хорошо. Эх, сейчас бы ей хоть немного той детской непоколебимой уверенности…

Ей повезло, что у них в школе был театральный кружок. Еще больше повезло с его руководителем — его звали, как Лермонтова, Михаил Юрьевич. Правда, очень скоро ему пришлось уйти из школы из-за разногласий со школьной администрацией, и тогда он стал вести театральную студию в городском Доме пионеров, позвал туда и Юлю.

Юля, как, впрочем, почти все девочки в студии, была даже немного влюблена в Михаила Юрьевича, его мнение для нее было авторитетнее всех остальных, вместе взятых. И она ни секунды не сомневалась, что ей надо ехать в Москву, поступать там в театральное, тем более что и Михаил Юрьевич был уверен, что у нее несомненно есть талант.

Самым трудным был последний год в школе — ее мать настаивала на том, чтобы Юля непременно получила какую-нибудь престижную профессию, например поступила на иняз в местном университете. И слышать не хотела о театральной карьере для своей дочери. Студия тоже уже распалась: Михаила Юрьевича позвали руководить театром в Краснотурьинск — небольшой город в Свердловской области. Несмотря ни на что, Юля приняла решение: сказала маме, что едет поступать в МГУ, а сама между тем пыталась пройти творческий конкурс в Щукинском театральном училище. Себе она в тот момент казалась героиней Ирины Муравьевой из фильма «Карнавал».

Но вопреки сюжету фильма, она все же прошла с первого раза, хоть и набрала минимальное количество баллов, необходимых для поступления. В Щуке было весело учиться, Юле нравились занятия и постоянные репетиции, нравилось даже то, что у нее почти совсем не оставалось времени на какие-то другие дела. Да и дел в общем-то особых не было. Как и положено, она влюбилась в молодого человека курсом старше, они встречались, а через два года расстались. Маме Юля написала о своем поступлении в театральное только спустя несколько месяцев. Мама погоревала, а потом смирилась с непутевым выбором дочери.

Годы учебы пролетели незаметно. Юля отнюдь не была лучшей на курсе, время от времени даже вставал вопрос об ее отчислении, но она удержалась благодаря своей старательности. Так что никаких интересных предложений из театров у нее не было.

Но Юля твердо решила остаться в Москве. Возвращаться в родной город совсем не хотелось — она помнила ту тоску, которая появлялась, стоило ей приехать к маме на каникулы. Однако и с театром, похоже, было кончено, новогодние переодевания в Снегурочку, позволяющие немного заработать, не в счет. Пора было что-то решать со своей жизнью и с работой, что для Юли было почти одно и то же.

Судьба сложилась так, что Юля попала в одно из многочисленных московских агентств по недвижимости. Некоторое время она жила у знакомых, потом снимала комнату. Но это было все, что она смогла себе позволить благодаря новому образу жизни. С личной жизнью дела обстояли неважно. Пару раз она затевала романы, но они быстро кончались, едва успев начаться. Видно, всех отпугивали Юлины долговязость и неуживчивость.

Работа не клеилась. Сделку удавалось заключить не чаще раза в месяц, а то и реже. Большую часть суммы за услуги в оформлении обмена или продажи квартиры получала, естественно, Юлина фирма. Самой же Юле оставалось только на еду и уплату за жилье. Наконец, поднабравшись опыта, она решила, что уже в состоянии оформлять сделки, не посвящая в это свое агентство. Такое случалось, конечно не слишком часто, но все же значительно помогало в денежном отношении.