Коридор в подвале был пустым. Не было охранников, но имелись две камеры наблюдения под потолком. Когда я подошла к двери больного, из соседней комнаты вышел здоровяк в костюме и застыл возле входа немой статуей.

– Если будут какие–то проблемы или потребности, воспользуйтесь пультом, который вы найдете в комнате. Рядом с вами всегда будет охранник. Он поможет вам в случае, если пациент будет бушевать, – бросила женщина. – Внутри, на столе, лежат документы, где подробно расписано о процедурах, которые необходимы больному в течение дня.

Я киваю, и мне открывают дверь, набирая тот же код, что и вчера. Не знаю, почему за всем так внимательно наблюдаю и запоминаю эти коды. Скорее всего, это помогало мне чувствовать себя более надежно и спокойно.

Внутрь захожу одна и сразу бросаю взгляд на кровать. Мужчина лежал на боку, спиной ко мне, полностью укрытый одеялом. Еще спал. Я тихо прошла к столу, на котором лежала папка с документами, какие–то ключи и неизвестное мне приспособление черной квадратной формы с двумя кнопками по центру. Вчера, когда уходила, мне говорили, что детально, поэтапно мне мои обязанности объяснят сегодня. Но, кроме горничной, меня больше никто не встретил и никаких объяснений не дал.

Я осторожно отставила стул и, разместившись за столом, открыла папку, приступив изучать первую станицу. Как и думала, на шести листах А4 было все тщательно расписано. Ключи на столе были от наручников и соединяющей цепочки. Но наручники мне было запрещено снимать. Только в крайних случаях, и это нужно было согласовывать с лечащим врачом или хозяином дома. Мне можно расстегивать крепление цепи в случае, если больному нужно в ванную, туалет или на беговую дорожку. Но все равно эту цепочку нужно было сразу крепить к новым кольцам, которые были повсюду вмонтированы в стену. Это позволяло мужчине мыться, заниматься на тренажерах, есть или следить за гигиеной, но только в допустимых пределах.

«Не лечение, а заключение какое–то…»

Но я подумала, что, скорее всего, эти меры нужны для того, чтобы мужчина не навредил себе или окружающим. Возможно, действительно у него бывают приступы агрессии, или он неуправляем, или… Было много предположений, в которых хотела разобраться, которые хотела понять. Что касается «странного приспособления» на столе, это, оказывается, был тот самый пульт, о котором мне говорила горничная. На нем имелись две кнопки, где красная означала тревогу (если пациент буйствовал), а черная сообщала о том, что мне просто нужно выйти.

Сложив все это в карманы халата, я закончила изучать информацию и отложила папку в сторону. В восемь тридцать по плану был завтрак, а затем прием таблеток. Мне нужно проследить, чтобы мужчина поел и выпил лекарства. Затем в девять тридцать я должна отсоединить цепь от кровати и отвести его в душ, приковав там к кольцу. После того, как он помоется, нужно будет вернуть его обратно к кровати и помочь ему одеться. Следующие пару часов он читает книги, потом обед и два часа на тренажерах. Все по желанию пациента, но я должна минута в минуту водить его по комнате, отстегивая от одного кольца и пристегивая к другому. В туалет мужчина мог ходить в любое время. Этот пункт был подчеркнут жирной линией. Еще бы! Не хватало и в туалет по расписанию ходить! Итак бедный человек, словно некий заключенный, постоянно на привязи и под строгим наблюдением. Это вообще законно, так обращаться с душевнобольными?

Хотя Леонов – богатый тип. Вряд ли кто–то пойдет против него, даже если об ужасном существовании его брата в подвале узнают во внешнем мире. Мое дело – работать, четко выполнять свои обязанности и не лезть туда, куда не просят! У меня мама, Эля… Если Леонов так заботится о своем брате, значит, на то есть причины.

«Отстраниться и не думать об этом. Не жалеть. А просто выполнять свою работу!» – давала себе мысленные наставления, эмоционально готовясь к первому дню.

Но когда завершаю свои внутренние настройки и поворачиваюсь к пациенту, то сразу теряю всю свою уверенность и внутренний покой. Мужчина уже не спал, а лежал на спине и внимательно следил за мной своим черным, словно мрак, взглядом.

Глава 7

– Эм… – потянула я, немного смущенная от такого неожиданного поворота. А затем сразу взяла себя в руки и добавила: – Доброе утро! – Я медсестра и должна вести себя с пациентами соответственно. – Меня зовут Алена. Меня нанял ваш брат, чтобы помогать вам и ухаживать за вами, – объясняю, хотя сомневалась, что правильно делаю.

Понимает ли он меня? А еще я помнила о запрете – говорить с пациентом. Ну, все же решила, что представиться необходимо. Когда–то моя мама говорила, что у психически больных людей умственные способности развиты на уровне детей, поэтому, чтобы зря не спровоцировать или не вызвать их агрессию, нужно обращаться к ним по–доброму. Если они не понимают твой добрый настрой, то обязательно чувствуют его. Не знаю, насколько ее слова правдивы, но я решила придерживаться ее совета и начать разговор с мужчиной в мягкой манере, одновременно не показывая ему, что считаю его больным. Исходя из того, что мне неизвестна была степень его болезни и насколько все запущено, посчитала лучшим пока подойти к этому вопросу с осторожностью. Якобы прощупать почву. Как только он раззнакомится со мной и немного откроется мне, я сразу пойму, как себя с ним вести, а пока только осторожность… мягкость… доброта…

Но как это делать, когда он практически не шевелится и смотрит на меня немигающим взглядом? Мое представление и объяснение осталось полностью без внимания. Лучше бы он уже что–то меланхолически шептал себе под нос, нежели просто молчал.

Будет нелегко.

Я бросаю быстрый взгляд на наручные часы, подмечая, что времени только пятнадцать минут девятого. Завтрак будет только через четверть часа.

– Итак, – продолжаю, глубоко вздохнув.

Кстати, воздух здесь был свежим и не затхлым, как обычно бывает в подвальных отделениях с малоподвижными больными. Поэтому я сразу поняла, что где–то здесь есть кондиционер, который фильтрует воздух и поддерживает более или менее нормальную температуру.

– По плану у нас завтрак, потом прием таблеток и душ. Но сначала я хочу посмотреть твои запястья. Позволишь? – спрашиваю осторожно, делая шаг к мужчине. – Обещаю не причинять тебе боль, – сразу добавляю, мягко улыбнувшись, и