Подъезжая к Кривым Соснам, охотник сделал крюк, направил лошадь на заросшую бурьяном кручину и, озирая село с высоты известкового холма, отметил, что шатров на караванной площади, не считая палаток и шалашей, стоит четыре штуки; деревянная, обмазанная глиной крепостенка, торчащая на деревенском пригорке, поднялась на пяток венцов, но пара домов, которыми заканчивалась улица, уходящая в близкую, не более лиги до первых деревьев, чащу, сожжена, и сожжена недавно — дым еще поднимался над пепелищами. Зато сразу четыре дома рубились на другой оконечности села, и сторожевые башни оказались на месте, и дозорные на них усердно крутили головами во все стороны, и на огородах копались женщины и дети. Но общей стены вокруг поселения так и не случилось. Да и помогла бы она от лихих тварей?

Кая заметили сразу. Он еще только тронул лошадь вперед, а у крайней вышки, некогда служившей сигнальной башней самого иши, образовалась кучка селян, в руках которых поблескивали пики, а из-за плеч торчали тулы со стрелами. Однако среди злых незнакомых лиц охотник, к собственному удовлетворению, узрел и одно знакомое. К нему Кай и обратился:

— Доброго здоровья, почтенный Харуна. Доброго здоровья, селяне. Год уж не бывал в ваших краях. Поменялись ли порядки? Может быть, плату ввели за проезд через Кривые Сосны? Или достаточно оставить пару монет в трактире?

Селяне угрюмо молчали. Пальцы, стискивающие древки пик, у некоторых из них побелели. Молчал и староста, к которому обращался Кай. Лоб старика бороздили глубокие морщины, седые брови торчали из-под слегка примятого шлема рваными клоками, на скулах ходили желваки. Кай окинул взглядом зачиненную на толстом животе старика кольчужку, отметил шипастую палицу на его плече, скользнул взглядом по остальным воякам. Луки пока что лежали на плечах, пики упирались древками в землю. Разве только дозорный на башне теребил лук в руках, но стрелу к тетиве пока не ладил.

— Может быть, я кого-то обидел в прошлый приезд? — Кай изобразил самую теплую улыбку из возможных. — Припомнить, правда, не могу, но мало ли? Хотя в трактире заплатил с избытком, нос никому не свернул, уехал на собственной лошади, чужого имущества не прихватил. Опять же подрядов на охрану не беру, сам порой монету плачу, если прибиваюсь к обозу. Ни в чем я вам не соперник.

Селяне молчали. Кай понимающе кивнул и принялся расшнуровывать рукав. В напряженной тишине он сдвинул его к локтю и ловко обновил рану на ладони. На коже заалела кровь. Кай опустил рукав, сунул руку в поясную сумку, выудил из нее сухую лепешку, протянул лошади. Та отказываться от угощения не стала.

— Лошадь резать не стану, — процедил сквозь зубы Кай. Теперь он уже не улыбался. — В Намеше вот только рассек ей кожу на шее. Приделанная скотина хлеб не ест, это все знают. Мне на ней еще ехать.

— Ладно, — недовольно буркнул староста, и тут же вся стража, кроме дозорного на башне, развернулась и двинулась в глубь села.

— Не обижайся, — продолжал бурчать староста, приноравливаясь к неспешному шагу прихрамывающего гостя. — Сам знаешь, времена какие.

— Знаю, — кивнул Кай, ведя лошадь под уздцы. — Только времена бывали и похуже, а кровь у дозорной башни твои стражники никого пускать не заставляли. Что стряслось-то?

— Нехороший человек прошел вчера через село, — пробормотал Харуна. — Не один, с крохотным отрядом. Четыре воина были с ним. Все в черных плащах, с закрытыми лицами, на черных лошадях. Вроде твоей. Старший ростом с тебя, но не так молод. Я бы ему лет тридцать пять дал, если бы в глаза не взглянул. Глаз у него желтый и стылый, старый глаз. И волос у него рыжий, что твой огонь. И еще он все время смеялся. Помнится, годика три назад, еще перед Пагубой, через село старшина тайной службы Хилана Данкуй проезжал. Так тот тоже все смеялся. Но не в голос, хотя воины при нем похожие были. Но этот другой. Когда пил вино в трактире, сказал, что завтра прибудет его названый родич поганой крови, так тот выпьет вдвое больше. А когда бросал монету нищему на караванной площади, сказал, что тот его родич поганой крови вдвое больше бросит. И имя твое называл, парень.

— Какое именно? — спросил Кай.

— Да разные, — махнул рукой староста. — Поначалу Киром пугал, а как смекнул, что не на слуху это имечко, Кая-Весельчака на язык выволок.

— Что ж, — задумался Кай. — Интересная история складывается. Хотя вряд ли он родич мне. Нет у меня родичей в этих краях. Ни кровных, ни названых. Конечно, если он не охотник. Бывает, что охотники друг друга братьями кличут.

— Нет, — замотал головой староста. — Не охотник он. Я охотника сразу вижу. Да и какие теперь охотники? Редкость. Убийца он. По какой бы надобности ни пошел в сторону Кеты, а все равно — убийца и колдун. Ты смотри, парень. Я хоть и отвадил пока от тебя самых злых, но его слова многих зацепили. И не только слова. Родич ты его или нет, но смотреть на тебя как на причастного будут. Он ведь натворил тут делов-то. Как из села уходить собрался, дозорного на башне убил. Ради куражу, не иначе. Уж не знаю, как сотворил дело поганое, да только махнул рукой, и тут же паренек за горло схватился да с вышки и сверзился, а как до земли долетел, то шею себе свернул.

— И что же вы отпустили этого рыжего? — стиснул зубы Кай. — И почему ты называешь его колдуном?

— А ты, выходит, интереса к колдунам так и не потерял? — понял староста. — Помню, как же, выспрашивал все. Нашел настоящих? Нет? Так гонись за этим, этот точно колдун. Он туда поскакал, — махнул рукой в сторону леса старик. — У парня-то нашего ожог на горле случился. Точно говорю, отпечаток на горле был, словно ладонь его стальная да раскаленная перехватила. Хотел я рыжего до леса прибить, да не получилось. У его охранников самострелы. Сначала лошадок мне попортили, потом пятерым ребяткам ноги продырявили, верно, чтобы злее тебя встречали, а уж после, когда народец и под стрелы валить за мерзавцами был готов, этот рыжий в ладоши хлопнул, и два крайних дома разом вспыхнули. Огненную стену поперек дороги образовали. Словно смерч пламенный пролетел. В тех домах все сгорели, даже и выпрыгнуть никто из пламени не успел. Восемь человек! Дети! А эти ведь ушли, понимаешь? Можно было бы огородами пламя обогнуть, да струхнули от колдовства мужички. Так что если бы тебя тут не знали да не помнили, Кай, да не мое слово, еще издали бы стрелами посекли. Но ты ходи, да оглядывайся. Народ-то не скоро остынет. Надолго к нам?

Староста остановился, высморкался, смахнул ненароком выкатившуюся на щеку слезу.

— Нет, — медленно проговорил охотник. — И так-то не собирался рассиживаться, а теперь и вовсе сегодня же дальше пойду.

— На Кету? — уточнил староста.

— На Кету, — кивнул Кай.

— Ой, смотри, парень, — сдвинул на затылок шлем Харуна, — хода теперь через лес нет. Уж не знаю, что с теми, кто пошел в ту сторону с месяц назад, но только с начала лета никто с той стороны не вышел. Так что теперь охотников по лесу гулять маловато. Даже большим отрядом. Купцы — и те никак не сговорятся между собой. А их и всего-то четыре рожи. У каждого вроде и охрана имеется, да еще лихих наемных на караванной ошивается человек десять, а смельчака, чтобы всех под свою руку взял, нет. Да и кто бы взял? Сейчас не то что на тракте, а и по округе лихо катит: и приделанные попадаются, и твари из Пустоты нередки, да и всякий другой народец шалит.