«Кто она Лаврову? – мучился размышлениями Георгий. – Женуего я знаю: тоже докторша, сухая, как селедка, ухо-горло-нос, лор, значит… Иточно, натуральный лор: может, она человек хороший, но при взгляде на нее самасобой начинается ангина. А эта на врача не похожа. А на кого она похожа? Какстранно – она похожа на журналистку. На журналистку какой-нибудь столичнойгазеты. Именно столичной, в наших-то такие тетки работают, что смех один ихжурналистками называть. Типичные буфетчицы. А которые на теток не похожи, тепохожи на мужиков: стриженые, да курят, да винище хлещут… Нет, эта – другая.Эта – вообще другая! Вот бы познакомиться с ней… Хотя она на такого пацана, какя, и не посмотрит, наверное. Какая несправедливость: взрослые мужчины сплошь ирядом заглядываются на молоденьких девчонок, что считается как бы в порядкевещей, а такие женщины, как эта, нас, парней, которые младше их, и за людей несчитают. К тому же она высокая. Кажется, немножко выше меня. И еще каблуки! Онаведь и так высокая, зачем ей каблуки?»

Георгий с досадой приподнялся на цыпочки. Вот ведь свинство:будь он выше на каких-то пять сантиметров, смотрел бы на мир совсем иначе!Главное, не так уж и досаждает Георгию Аксакову его рост в обычной-то жизни,все-таки метр шестьдесят девять – не слишком и мало, даже вполне прилично.Пусть его рост и называется средним, но писать хорошие матерьяльчики он никакне мешает, да и с девушками не мешает знакомиться, честное слово. Но вотвстречаешь такую женщину – и ощущаешь себя недоростком, уродом, вообще неудачником…Что бы такое сделать Георгию, чтобы незнакомка взглянула на него не просто какна пустое место?

– Ну, вот и катафалк, – перебил его отчаянные мысли голоскругленького мужичка в черном костюме, распорядителя похорон. На лице егозастыло прилично-скорбное и в то же время деловитое выражение. – Заносим гроб,ребята, давайте по-быстрому. Оркестр!

Грянула музыка. Георгий вздрогнул – раньше не заметил, чтовозле песочницы притулился небольшой оркестр: четверо мужиков, по виду – те,что играют в кинотеатре «Спутник» или в другом каком-нибудь перед началомсеанса, а то и вовсе в ресторане – лабухи, вот как их называют. Впрочем, на ихфизиономии тоже надето выражение приличной скорби. Да уж, не «надежды маленькийоркестрик», как у любимого Окуджавы, а совсем наоборот – полная безнадега! Авот и «ребята» вышли из толпы, чтобы поднять гроб. На наемных не похожи:наверное, коллеги Вознесенского, врачи, на их лицах печаль не наигранная –искренняя. Оркестр надсаживался, «ребята» пристраивались, чтобы поднять гробпоудобнее.

«Ту-104» – самый лучший самолет, – мысленно подпевал Георгийв такт звукам похоронного марша. – «Ту-104» никогда не подведет! Самый онхороший, самый он красивый… «Ту-104» – отличный самолет…»

Ужасно, цинично, но что поделаешь: после нескольких, подрядслучившихся, аварий «Ту-104» и гибели множества людей какой-то умник приклеилнезамысловатый текст к известному отрывку из Второй, си-минор, сонаты ФредерикаШопена, ставшему известным во всем мире похоронным маршем… Георгий не сам такойумный – точное название произведения композитора Верунька ему сказала, сестрицасводная, которая окончила музыкальную школу (а заодно и художественную,талантливая такая девочка!). А он в ответ открыл сестре новое название староймелодии Шопена: «Марш «Ту-104».

Музыка стихла, и в уши врезался женский крик:

– Сыночек! Где ты, сыночек мой?

Мгновенно оторопев, Георгий увидел, как одна из женщин вчерном, которая только что стояла скорбно в сторонке, вдруг бросилась к гробуОлега Вознесенского. Мелькнула мысль: «Неужели его мать вдруг нашлась?»Мелькнула – и пропала, потому что и другие женщины, одетые в черное, кинулисьвслед за первой к гробу, причитая на разные голоса:

– Ой, доченька моя, Машенька, родненькая, красавица моя!

– Сыночек мой, Витенька!

– Саня, Санечка, на кого ж ты меня покинул, ненаглядный!

– Вася, где ты, где ты, видишь ли меня, слышишь ли?

– Танюша, ох, Танюша, вернись! Ох, Господи, за что, за что?Прибери ты меня, что ж я-то живу, а она…

Георгий ошеломленно оглядывался. От криков звенело в ушах.Казалось, что одновременно с Олегом Вознесенским хоронят и других людей:какую-то Машу, и неведомую Таню, и Виктора, и Василия, и Александра… Но ктоони? Почему их так страшно оплакивают? Женщины подбегали к гробу и бросали тудакакие-то черно-белые бумажные прямоугольники. Один листок скользнул на землю,подлетел почти под ноги Георгию. Тот машинально поднял. Фотография! На снимкесветловолосая девушка, очень хорошенькая, веселая. Кто она, эта девушка? Зачембыло бросать ее портрет в гроб Олега Вознесенского? В гробу лежит мертвый, а унее улыбка полна такой жизни, такого света! И вообще, зачем бросать другиефотографии?

Георгий недоумевающе вертел снимок в руках. Одна из женщин вчерном подскочила к нему, вырвала портрет, снова подбежала к гробу, сунулафотографию туда.

«Сумасшедшие они, что ли?» – испуганно подумал Георгий.

– Ну да, они, наверное, помешались от горя, – раздался рядоммужской голос, и Георгий не сразу сообразил, что заговорил вслух, а ему ответилоказавшийся рядом Федор Федорович Лавров. – Вы, наверное, не знаете, что в томпожаре, который случился в вагончике, где жила бригада Олега Вознесенского,погибли все его товарищи, которые вместе с ним приехали из Энска, тоже бывшиестуденты-медики, ему одному чудом удалось спастись и выжить. Но разве это жизньбыла? Изуродованный, с надорванным сердцем… У него были страшные припадки, какон целых десять лет протянул – неизвестно. Мы вместе работали, я-то знал: онсчитал себя виноватым, хотя не был виноват, пожар случился по вине другогочеловека, парторга бригады. Но совесть у Олега такая была, что в конце концовсвела его в могилу.

– Но как же, почему же… – оторопело пробормотал Георгий,оглядываясь на Лаврова.

– Понимаете, Олег винил себя в том, что сманил ребят изЭнска. Как бы привел их на гибель, а сам жив остался, – пояснил Лавров, ноГеоргий мотнул головой:

– Да нет, я не о том! Ведь Вознесенский пострадал пристепном пожаре…

– Именно так в газетах и пишут, – кивнул Лавров, глядя наГеоргия сверху вниз (он был очень высокого роста).

– В газетах? – глупо переспросил Георгий. – Ну да, так ипишут. Только я никогда не читал про то, что там другие погибли…