– Погибли, – вздохнул Лавров, – и навеки остались в деревнеАлаевка, которая теперь зовется колхозом имени Буденного, в Кустанайской степи.Там их братская могила, всех этих ребят, матерям которых не позволили забратьобгорелые тела детей и привезти домой. На похороны-то матерей отправили, нозапретили хоть словом об этом обмолвиться. Только слухи по городу ходили, атолком никто ничего не знал. Олегу Вознесенскому тоже приказано было молчать.Вот теперь женщины своих детей словно бы вновь хоронят – вместе с Олегом, скомсоргом их.

– Что же там случилось?

– Ребята жили в вагончиках, спали на двухъярусных нарах. Побригадам: энские в одном вагончике, калининские – в другом, москвичи – втретьем… Жилья нормального для них не приготовили, а строить самим – времени небыло: страда, торопились урожай собрать, потом распахать землю под озимые.Внезапно грянул мороз, в вагончиках поставили железные печки, но дрова незавезли. Да и откуда дрова в степи? Топили соломой, политой соляркой. Ночьюпарторг бригады проснулся от холода – печка погасла. Вышел за соляркой. Рядом свагончиком стояли бочки горючего для машин, тракторов, комбайнов. В темноте,спросонья парторг перепутал бочки и набрал ведро бензина, а не солярки. Тутпроснулся Олег. Сунул в печь соломы, зажег, зачерпнул консервной банкой изведра, начал лить в верхнюю конфорку печи – и только тут понял, что это бензин.Но было уже поздно – пламя ударило в него столбом. Проснулись спящие люди,кто-то крикнул: «Горим!» С верхних нар спрыгнули спавшие там парни, один из нихзадел ведро с бензином. Вагончик мгновенно охватило огнем. Взрывом Олегавыбросило через окно на улицу, парторг в горящей одежде вывалился вслед за ним.Больше не смог выбраться никто. Парторг умер от ожогов, Олег выжил, но…

Лавров умолк.

Георгий зажмурился. Лавров говорил быстро, рассказ егодлился какую-то минуту, но Георгий измучился, будто его час пытали. Вот ужас!Поверить в такое невозможно!

Он открыл глаза и с надеждой уставился на Лаврова: вдруг тотподшутил? Хотя кем же надо быть, чтобы такими вещами шутить, да еще напохоронах…

В глазах Лаврова не было ни тени улыбки, только жалость.Почему? За что он жалел Георгия? И, что самое обидное, с таким же выражениемсмотрела на него та красивая дама, спутница Лаврова.

– Вам трудно поверить? – участливо проговорила она. –Вернее, не хочется? Да, конечно… Я понимаю.

У нее был очень приятный, мягкий голос. И странный какой-то…Почему он кажется странным? Ага, понятно, в нем слегка слышен иностранныйакцент.

Она иностранка? Француженка? Ведь только француженка можетвыглядеть столь элегантно, как во всех романах написано. Стоп, ребята! А чтоделать иностранке на похоронах обыкновенного русского доктора? Может быть, этокакие-то происки – такие разговоры? И то, что их заводит Лавров… Странно,подозрительно! Может быть, не зря его держали после возвращения из-за границытам, где держали? Понабрался на Западе всякого буржуазного идеологическогобарахла, вот и порочит одно из величайших завоеваний социализма – покорение целины…

Врет, наверное, про пожар. Да, конечно, вранье!

А красавица наверняка шпионка.

Георгий угрюмо отвернулся. Хватит тут стоять, болтать с нимии слушать невесть что! У него конкретное редакционное задание, описыватьпровокационные выходки врагов – не его дело.

И вдруг…

Они как из-под земли выскочили! Будто караулили!

А что, наверное, и впрямь караулили… Не под землей, конечно.Вон там, за серой стеной сараев, синеет «газик» милицейский. Там они и сидели,выжидая своего часа. Значит, догадывались: может случиться что-то этакое.

Тогда что? Получается, то, о чем кричат женщины, о чемговорил Лавров, – правда?! Но в это же нельзя поверить…

Какой скандал! На похоронах… Как же теперь быть? Про этотоже придется написать? Или сделать вид, будто ничего не произошло? Но ведьдесять лет все и делали вид, будто ничего не произошло!

Георгий растерянно водил глазами по сторонам. Во дворетворилось что-то ужасное. Милиционеры отгоняли женщин от гроба, вытаскивали изнего фотографии, рвали в клочки… Мать светловолосой девушки, увидев еефотографию разорванной, закричала страшным голосом и кинулась на милиционера.Ей мигом выкрутили руки назад и потащили к «газику».

– Стойте! – в один голос закричали Георгий, Лавров и«шпионка». – Оставьте ее, не троньте! Как вы можете!

К ним мигом подлетел яростный, разгоряченный «битвой»лейтенант в съехавшей набок фуражке:

– А ну-ка, пройдите к машине! Предъявите документы!Немедленно!

– Так нам идти к машине или документы предъявлять? –спокойно спросил Лавров.

Георгий, как ни был перепуган (все-таки милиция, а он чутьли не с молоком матери впитал и отвращение, и почтение к властям), невольноусмехнулся.

– Ишь, умные какие! Ничего, скоро эта усмешечка с вашейфизиономии слетит, – пробормотал лейтенант, поправляя фуражку. – К машине! Ну!

– Вы не имеете права, – быстро сказала женщина. – Вы неимеете права нас задерживать. И мучить несчастных матерей – тоже!

– Да кто их мучает? Беспорядков устраивать не дадим! Нашласьтоже законница… – буркнул лейтенант, хватая ее за руку и таща к сараям, закоторыми синел «газик».

– Мне больно, пустите! – вскрикнула она.

– Ничего, не помрешь! Я тебе такие права покажу, что…

Он не договорил. С Георгием вдруг что-то произошло. Стоилоему услышать вскрик женщины, увидеть ее лицо, искаженное болью, как его словнозахлестнуло лютой, необоримой ненавистью. Он возненавидел этого «мильтона» –возненавидел так, как никого на свете. В его жизни просто не встречались люди,достойные ненависти. Ну, может быть, только к фашистам, виденным в кино, ониспытывал такое же отчаянное, почти неодолимое отвращение и желание немедленноубить их, убить всех до единого, своими руками!

– Не смей ее трогать! – закричал он, кинулся на милиционера,оттолкнул его от незнакомки и сшиб наземь.

Вид поверженного, распростертого на земле, ошеломленного дополной неподвижности лейтенанта не отрезвил Георгия. Он ринулся вперед – бить,топтать мерзавца, который осмелился, который…

Кто-то схватил его сзади за локти, да так, что руки онемели.Георгий дернулся, но не смог ослабить мертвую хватку. Обернулся яростно,готовый увидеть какого-нибудь «стража порядка», и глазам не поверил, обнаружив,что держит его Лавров.