– Значит, некто имел возможность не только проникнуть в ваш дом, но и достаточно длительное время пробыть в вашей спальне, – размышляла я вслух. – Как обстоят дела с охраной?

– Ворота и входная дверь стоят на сигнализации, они под видеонаблюдением, а вот в доме никаких камер нет. Собак у нас тоже нет. Когда-то, еще в городской квартире, у нас жила колли по кличке Лада, но, когда она умерла, мы поняли, что потеряли не просто собаку, а члена семьи. К сожалению, у братьев наших меньших очень короткая жизнь. Вновь переживать потерю четвероногого члена семьи никому не хотелось.

– Понятно. Сергей Федорович, вы просматривали записи с видеокамер?

– Нет, – признался он. – А зачем?

– Вы правы, только идиот будет светиться перед камерами. Скорее всего, посторонний человек проник в дом незамеченным… Сергей Федорович, вы же наверняка знаете какие-нибудь слабые места в системе охраны, так ведь?

– А посторонние здесь совершенно ни при чем! – вымолвил он с надрывом. – Дело в том, что я подозреваю в этой краже своих детей! Причем, и сына, и дочь. Скорее всего, они были в сговоре.

– У вас есть доказательства?

– Только косвенные. Сын в последнее время избегал общения со мной, а дочь всякий раз при встрече отводила глаза в сторону. А еще я случайно подслушал один телефонный разговор… – Наткнувшись на мой скептический взгляд, Степанов поправился: – Вообще-то, не совсем случайно, а нарочно! Мне не оставалось ничего другого, и я прислушивался и присматривался к тому, что происходит в доме. Так вот, из телефонного разговора дочери с ее подругой я понял, что финансовое состояние ее фирмы стабилизировалось, потому что Арина где-то раздобыла деньги.

– Ваша дочь говорила по телефону, что она выручила деньги от продажи антиквариата? – уточнила я.

– Нет, но я догадался, что все было именно так. Ей просто неоткуда еще было их взять, – твердо заявил Сергей Федорович. – А на прошлой неделе мне позвонил сосед по городской квартире и сказал, что меня разыскивал какой-то человек. Он оставил соседу номер телефона. Я позвонил по нему и попал в областной следственный комитет, к следователю Лопухину, и тот попросил меня зайти к нему. Я не стал с этим медлить и в тот же день отправился в Тарасов, на улицу Григорьева. Лопухин сказал, что обращается ко мне как к своему коллеге, который когда-то занимался расследованием краж из нашего художественного музея. Но заметьте, Татьяна Александровна, он спрашивал меня исключительно о золотых песочных часах и футляре для молитвослова, хотя – стараниями покойного Кучаренко – бесследно исчезли и другие раритеты. Нет, вы только не подумайте, что Лопухин меня в чем-то обвинял! Он просто задавал мне вопросы, на большинство из которых я отвечал с частицей «не». «Не помню», «не знаю», «не видел», «не слышал». А что мне еще оставалось?!

– Да, признаваться в чем-либо вам не было никакого резона, – согласилась я.

– Вот-вот, своим признанием я бы подставил детей. Какие они ни есть, но все-таки они – мои дети… Да и сам я виноват, что ввел их в искушение. Мне не стоило так затягивать с возвращением ценностей в музей. – Степанов потер рукой вспотевший лоб. – На следующий день после визита в следственный комитет я все-таки решил поговорить с Костей и Ариной о случившемся. Играть дальше в молчанку было уже невозможно. Я позвонил сыну и пригласил его приехать в Калиновку по срочному делу. Он сказал, что очень занят и в ближайшие дни у него не предвидится свободного времени. «Предметный» разговор с дочерью тоже не состоялся.

– Почему? – поинтересовалась я.

– Когда она вернулась с работы, я повел беседу издалека. Арина почувствовала, к чему я клоню, и занервничала. Она то и дело перебивала меня и порывалась куда-то убежать – то в магазин, то в кухню… Потом пришел Сашка, внук, а при нем продолжать разговор мне не хотелось. Вся эта нервотрепка привела к тому, что мое артериальное давление подскочило до критической отметки, и дочь тут же положила меня в эту клинику… Каждую секунду я думаю о своих детях! Нет, я нисколько не виню их в краже, хотя, признаюсь, я такого никак от них не ожидал. Я боюсь, что их привлекут за незаконный сбыт антиквариата! Чтобы как-то помочь им, я должен знать правду. Но, похоже, ни Константин, ни Арина по собственной воле ни в чем не признаются. Они ведь характером в меня пошли! А правда мне необходима. Я не могу больше жить во лжи, поэтому я охотно принял предложение Полозова обратиться к частному детективу. Что вы скажете мне, Татьяна Александровна? Вы прольете свет на то, что произошло? Мне важно знать, кто из них был инициатором – сын или дочь. Я также хочу знать, кому они сбыли ценности.

– Сергей Федорович, а вдруг вы все же заблуждаетесь? Что, если сейф вскрыли вовсе не ваши дети?

– Кроме них, некому, – отрезал Степанов.

– Так… у вашей дочери есть прислуга?

– Да, у нее есть приходящая домработница. Работает в нашем доме уже три года, но она не заглядывает в мои комнаты. Я категорически отказался от того, чтобы Антонина у меня прибиралась. Не привык я к такому барству, да и сил мне до сих пор хватало застилать постель.

Я подумала, что заинтересованное лицо могло истолковать поведение старика по-своему, – если он не пускает к себе посторонних, в том числе домработницу, значит, что-то скрывает. Озвучивать эти мысли вслух я не стала, но уточнила:

– Кроме Антонины, другой прислуги в доме нет?

– Прислуга! – ухмыльнулся бывший следователь. – Слово-то какое буржуазное… Никогда не думал, что оно вновь будет у нас в ходу. Нет, другой постоянной прислуги у моей дочери нет, но она периодически нанимает работников для выполнения тех или иных задач. Садовник, например, весной занимался благоустройством участка. Я сам собирался обрезать деревья и вскопать клумбы, но дочь категорически воспротивилась этому. Оказывается, мода и на сад с огородом распространяется, а я в этой моде – не в зуб ногой, – посетовал пенсионер. – Строительная бригада до недавнего времени у нас работала. Дочь решила баньку с бассейном построить. Но все эти люди работали у нас до того, как мой сейф взломали.

– То есть вы периодически его проверяли? – спросила я.

– Не совсем так… Кроме антиквариата, там лежали мои награды, наши с Лидой обручальные кольца и кое-какие документы. Все это осталось нетронутым. Примерно за месяц до того, как я обнаружил пропажу, мне понадобился один документ, и я заглядывал в сейф. Все было на месте. Строители у нас тогда уже не работали. Садовник – тем более.

– Если постоянно выдергивать и прибивать обратно рейки, это может броситься кому-то в глаза, – заметила я. – Это как кнопки кодового замка – нужные затерты, поэтому и обращают на себя внимание.

– А кто вам сказал, что я постоянно этим занимался? С тех пор, как был оборудован тайник, я всего-то два раза в него лазил. Плюс – еще кто-то, кроме меня.

Так, Степанов уже не утверждает, что это сделали его дети. Похоже, мне удалось заронить в его душу некие сомнения. Но стоило ли это делать? Вдруг все было именно так, как и преподнес мне первоначально клиент, – его ограбили собственные дети? Или кто-то один – сын или дочь? Больше похоже на сына. Именно он первый узнал о том, что отец когда-то припрятал улики, продав которые он существенно повысил бы свое материальное благополучие, и парень никак не мог успокоиться, злился из-за того, что старик не понимает очевидной выгоды этого дела. Да и взлом сейфа – это занятие, скорее, мужское, нежели женское. Идем дальше: Константин в последнее время упорно избегает встреч с отцом… Впрочем, снимать подозрений с дочери тоже нельзя. Во-первых, она – хозяйка дома в Калиновке, и она быстрее и легче брата обнаружила бы тайник. Во-вторых, у Арины появился веский мотив – ей срочно понадобились крупные денежные вливания в бизнес. В-третьих, она косвенно подтверждала свою вину, опуская глаза во время встреч с отцом и избегая в разговорах с ним острых углов.