Диссертация швейцарского историка-норманиста Урса Мюллера (1964 г. р.), защищенная в 1996 г. на философском факультете Цюрихского университета, посвящена влиянию сарматов на военное дело, вооружение, ремесло, язык и религию германцев, преимущественно восточных. Автор, приводя историографический обзор каждого из элементов этого влияния, весьма осторожно замечает, что последнее прослеживается достаточно плохо в нарративных источниках, несколько лучше по археологическим данным, о чем говорит появление у германцев каркасного шлема, длинного меча и кольчуги[36].

Рассматривая различные сюжеты, связанные с римской армией, известный британский историк Джонатан Чарльз Нельсон Коулстон (1957 г. р.) написал ряд статей по сарматскому военному делу в связи с колонной Траяна. В частности, он произвел анализ описания Тацитом (Hist., I, 79) роксоланских катафрактов, как считает исследователь, на основании впечатлений очевидцев на дунайской границе[37].

Военная структура дунайских сарматов в первые века новой эры проанализирована в статье венгерского археолога Андреа Вадаи (1944 г. р.)[38]. Определенный вклад в разработку темы внесли статьи других венгерских археологов – Эстер Иштванович (1958 г. р.) и Валерии Кульчар (1958 г. р.), в частности работа, в которой рассматривается одежда и вооружение придунайских сарматов, при этом сопоставляются иконографический материал и археологические артефакты[39].

Небезынтересны и научно-популярные работы французского историка и оружиеведа украинского происхождения Ярослава Лебединского (1960 г. р.), которые посвящены рассмотрению в первую очередь оружия, а также общего состояния военного дела сарматов и аланов и их влияния на римскую армию[40].

Небольшая научно-популярная, но отнюдь не бесполезная статья историка Роя Босса рассматривает развитие военного дела сарматов и германцев и влияние, которое оказали первые на последних в процессе развития конницы[41].

Итак, можно, обобщив, сказать, что в историографии основным направлением в изучении военного дела сарматов и аланов является исследование оружия. Это, естественно, объясняется тем, что данные работы пишутся в основном археологами, изучающими предметы материальной культуры. Менее разработаны другие компоненты военного дела, которые требуют тщательного изучения письменных источников. Можно констатировать, что достаточно полный очерк развития военного дела сарматов представлен у А. М. Хазанова (в меньшей степени у А. В. Симоненко и М. Мельчарека), однако и у него основное внимание сосредоточено на эволюции тяжеловооруженной конницы, которая составляла лишь незначительную часть всей сарматской армии. При этом автор основное внимание уделил археологическому материалу, сопоставляя который с источниками, построил свою картину развития. Вместе с тем, несмотря на всю фундаментальность исследования, А. М. Хазанов рассматривает не все аспекты военного дела сарматов, что, вероятно, объяснялось другими целями работы. Из сферы его внимания выпало подробное рассмотрение стратегии, тактики, комплектования, системы командования и т. д. Настоящая же работа, наоборот, основывается на античных источниках и уже их затем сопоставляет с археологическим материалом, что составляет своеобразие данной книги. Только по письменным источникам можно ясно представить такие базовые элементы военного дела, как типология войн, стратегия, тактика, комплектование и численность армий и т. д. Археология же дает нам представление об оружии и комплексе вооружения, тогда как иконография, несмотря на всю условность изображений, лучше позволяет представить весь комплекс сарматского вооружения. Задача же дальнейшего исследования состоит в тщательном сопоставлении собранной из нарративных источников информации с археологическими данными с целью составления более полной картины развития военного дела сарматов и аланов.

Задача данного очерка состоит не в подробнейшем изложении военно-политической истории, а в показе общей канвы событий, что должно послужить историческим фоном для рассмотрения развития военного дела сарматских и аланских племен, их традиций и инноваций. Главными нашими источниками по сарматской истории являются античные авторы, которые фокусируют свое внимание на событиях, связанных с греко-римским миром, и, в частности, на действиях в Дунайском и, в меньшей степени, Кавказском регионе. О последних нас информируют также и закавказские (грузинские и армянские) источники, но их интерпретация и соотнесение с античными вызывают большие сложности. События собственно сарматского мира Северного Причерноморья и Центральной Азии обычно отражены в письменной традиции крайне скупо и отрывочно. Отсюда возникает неравномерность в освещении фактов военно-политической истории. Античные авторы плохо различали сарматские племена по этническому происхождению, для них они были достаточно однородной кочевой массой. Новые же волны номадов, приходивших из глубин Азии и появлявшихся в Европе, на горизонте античной ойкумены, более ясно прослеживаются по археологическим данным, а не по нарративным данным, которые и послужили базисом для настоящей работы. Поэтому в этом очерке необходимо было затронуть и археологический материал, но, естественно, в качестве дополнительного источника, что позволит представить этнополитическую картину более полно.

После гибели Великой Скифии и ухода самих скифов на Крымский полуостров и в Добруджу в степях Северного Причерноморья доминирующей силой становятся сарматы. Традиционная датировка гибели Скифии рубежом III–II вв. до н. э. в последнее время подверглась пересмотру и удревнению до конца IV – начала III в. до н. э.[42]. Согласно наиболее обоснованной гипотезе, это падение произошло в результате военных действий, которые предприняли кочевые (раннесарматские) племена. Последние, во второй половине IV в. до н. э. придя из Южного Приуралья, а отчасти даже из Центральной Азии, заняли территорию между Волгой и Доном, где в их состав было частично инкорпорировано местное население[43]. Наиболее ранними племенами считаются сирматы (IV–III вв. до н. э.)[44], видимо, чуть позднее сформировались племенные объединения сираков и аорсов[45]. Видимо, были две волны сарматских вторжений в Северное Причерноморье: первая – на рубеже IV–III вв. до н. э., направленная против скифов, а вторая – в конце первой – начале второй четверти III в. до н. э., когда погибли греческие и местные оседлые поселения на Нижнем Дону, в европейской части Боспора, Северо-Западном Крыму, в Нижнем Поднестровье и Побужье[46]. К этому времени, очевидно, и относится упоминание Диодора (II, 43, 7) о том, что сарматы, истребив население Скифии, сделали страну пустынной. Примерно к 280 г. до н. э. эпиграфист Ю. Г. Виноградов отнес угрозу вторжения сарматов, которая, согласно его восстановлению текста, упоминается в декрете о «несении Диониса» из Херсонеса (IOSPE, I, 343, l. 15)[47]. Сарматское нашествие, докатясь до Днепра, остановилось, как считается, из-за кельтского противодействия с запада[48].