Нервно сглатываю, цепляясь рукой за глиняную стену, чтоб меньше нагружать травмированную конечность и продолжаю наблюдать. Но мужчина, видимо потратив все свои силы на недолгий разговор со мной, снова впадает в забытье.

На миг мне представляется, что вместо него я сама, так же прошу о помощи, умирая, а кто-то стоит и бесстрастно смотрит на мои мучения. Становится стыдно. Стыдно и страшно.

Сжимаю на груди простой деревянный крестик, подаренный бабушкой, и осторожно начинаю приближаться. А когда до мужчины остается всего рукой подать, он внезапно распахивает веки и впивается в меня горящим взглядом. Его глаза темные, как ночь – где радужка, а где зрачок, совсем не различить. Такой взгляд пугает и завораживает одновременно.

– Что я должна сделать? – тихо спрашиваю, чувствуя, как голос сипит от страха. Я все еще не доверяю ему, но, рассудив, что удобных моментов, чтобы меня схватить, у него была уйма, делаю вывод, что этот человек тоже несчастная жертва. Как и я…

– Ты должна удалить из раны яд, – лихорадочно блестит глазами мужчина, кивая на свою рану.

– Как? – шокировано, округляю глаза. – Я не умею… Я же не врач!

– Ты должна! – твердо произносит мой собеседник. – Иначе мне не жить...

От ужаса у меня перехватывает дыхание. Кожа мгновенно покрывается липким неприятным потом. В этот момент я уже не холод чувствую, а настоящий жар. От меня зависит жизнь человека. От той, которая едва не потеряла свою собственную!

– У меня на поясе нож, – снова прикрывает глаза мужчина. – Возьми его!

– З-з-зачем? – непонимающе восклицаю. Я ведь спасать его собралась, а не убивать.

– Ты должна срезать окружающую рану кожу и выпустить кровь. Иначе яд распространится по всему телу. Я и так его сдерживаю изо всех сил, частично перетянув жгутом, частично перерабатывая защитными свойствами собственной крови, но надолго меня не хватит. Слишком велика концентрация.

Он говорит для меня совершенно непонятные и странные вещи. Единственное, что я понимаю, нужно вырезать у него кусок кожи. От этого мне плохеет, и я плюхаюсь на землю подле больного.

– Эй, девочка, ты как? – заметив мое состояние, тут же интересуется будущий пациент. – Может, ты крови боишься?

– До сих пор не боялась, – хриплю я. – Но и живого человека я тоже до сих пор не резала.

Мужчина хмыкает, сдерживая смешок.

– Ты уж постарайся. Мне просить больше некого.

Вскидываю на него взгляд и будто ныряю в черный омут. Это так странно. Словно на какой-то миг мы остаемся на целом белом свете одни. Но наваждение быстро проходит, и я беру в дрожащие руки кинжал.

– Давай, малышка! Ты сможешь! – хрипло говорит мужчина и откидывает голову назад. – И да прибудет с тобой Донар!

Разрезаю ножом грязный рукав, стараясь не потревожить поврежденное плечо, и обнажаю рану. Небольшой порез, величиной с мизинец, окружен почерневшей кожей и находится действительно в том месте, где мужчина точно не смог бы его достать, разве что частично.

– Видишь отмершую ткань? – уточняет раненый. – Ее нужно всю срезать, а лучше на полсантиметра больше, чтоб наверняка.

Мне снова становится плохо. Тошнота липким комком подкатывает к горлу.

– Я… не смогу, – испуганно сглатываю, вытирая ладонью вспотевший лоб.

– Сможешь! – с губ мужчины срывается рык, заставивший меня вздрогнуть.

Этот резкий возглас моментально приводит в чувства. Он прав. Самому ему не справится, есть только я, и мне нужно взять себя в руки. Да, страшно. Да, жутко. Но не невозможно. И жизнь человека важнее моих всяких “не могу”.

Прикладываю острие к коже и надавливаю. В первую минуту дрожащие пальцы подводят, и я нечаянно чиркаю лезвием себя по левой руке, которой придерживаю пылающее жаром плечо. Из ранки тут же выступает алая кровь.

– Не получается, – тихо шепчу.

– Давай сюда, – отбирает у меня нож мужчина и сам делает первый надрез. – Дальше сама. Мне не видно…

То, что я делала дальше, напрочь стирается из памяти. Я словно превращаюсь в кого-то совершенно другого – собранного, хладнокровного, беспрекословно выполняющего четкие указания, озвученные хриплым шепотом. Не уверена, что смогла бы повторить подобную операцию еще раз. И уж точно уверена, что не смогла бы справиться настолько хорошо без тихого спокойного голоса, руководящего моими действиями, подбадривающего, дающего силы.

Черная кровь, наполненная ядом, уходит в глинистую землю пещеры, мгновенно впитываясь и оставляя после себя лишь темные пятна. Мужчина устало опускает голову на землю и переводит дыхание. За все это время он даже ни разу не поморщился, словно не его резали по живому. Стальные нервы. Стальная воля.

Дождь все так же идет сплошной серебристой стеной. Поднимаюсь с колен и медленно плетусь к выходу. Подставляю под прохладные капли испачканные руки и кое-как смываю с себя кровь. Порез на ладони немного саднит, я уже успела о нем забыть, в голове звенит гулкая пустота. Все закончилось.

Наклонившись, отрываю кусок ткани почище от и так уже истерзанного подола и, обильно смочив его под дождем, возвращаюсь в пещеру – кожу вокруг разреза нужно протереть от крови и грязи. Саму рану я замотала чистым куском ткани, а жгут ослабила.

Аккуратно очищая плечо, чувствую, что и жар, терзающий тело мужчины, начинает спадать. Организм, видимо, все-таки преодолевает яд и постепенно восстанавливается, а сам раненый тихо посапывает, прикрыв глаза. Сон лечит – так часто говорила моя бабушка, когда у меня что-то болело. Вот пускай лечится, больше я ничем помочь не могу.

Проводя обмотанной влажной тканью ладонью по гладкому плечу, невольно кидаю осторожные взгляды из-под ресниц на дремлющего пациента. Красивый. Даже очень. Темные волосы, четко очерченные скулы, покрытые колючей щетиной, мужественная линия подбородка с едва заметной ямочкой… Разве такие красавчики бывают в настоящей жизни, не в кино? Наверно бывают, раз один из них лежит у моих ног…

Закончив с омовением, присаживаюсь рядом и тоже прикрываю веки. В глаза будто песок насыпали. Сколько же я сама не спала? Может сутки? Или уже больше?

Постепенно туман в голове становится все гуще и гуще, затягивая меня в свои заманчивые глубины. Мне кажется, что я всего лишь на мгновение смыкаю глаза, а в следующую секунду меня резко вырывает из дремы громкий захлебывающийся лай собак.

Пошатываясь, вскакиваю на ноги. Из груди вырывается полувсхлип-полустон. Я совсем забыла о ноге, а она, кажется, за время отдыха распухла еще больше, и теперь я даже ступить на нее не могу. Так и стою, привалившись плечом к стене и поджав под себя больную конечность.

Но больше, чем травма, меня беспокоит этот непрекращающийся заискивающий лай. Слишком громкий. Слишком отчетливый.

Кидаю взгляд на безмятежно спящего мужчину, затем на широкий просвет выхода.