– А за Уралом?

– Восточная Сибирь уцелеет практически вся. Разве чтоудастся превратить Комсомольск-на-Амуре в лунный кратер. Там строят атомныеподлодки, этот завод... а там весь город – завод. Так что на него ракет непожалеют, не пожалеют! Еще уцелеет часть Западной Сибири: слишком великаниста,чтобы всю атомными бомбами. Так что мы останемся с третью населения, а Империя– с кучей тараканов. Они к радиации страсть как устойчивы.

Коломиец в растерянности вертел головой:

–Да что же это за сценарий? А ПВО на что тогда?

Яузов хмыкнул:

– Ишь, какие слова министр культуры знает! Никаксержантом ко мне просится? Вы же слышали, две трети американских ракет собьемеще над Европой. И Украиной. Имперцы тоже собьют две трети наших птичек. Ну,там же. Над теперь уже географическими территориями Хохляндии и прочей Европы.У юсовцев по Европе хорошие противоракетные комплексы, успеют сбить первуюволну, пока... словом, пока их самих... Нет, не побьют: засыплет обломками.

Кречет смотрел набычившись, прорычал:

– Вывод?

– У имперцев их варианты сценариев дают тот жерезультат, – сообщил Яузоа. – Так что там понимают: мы изстолкновения выходим сильно потрепанными, даже очень сильно, а они... невыходят вовсе.

Коган фыркнул:

– Вы это всерьез?

– Вы о чем? – ядовито поинтересовался Яузов,впервые не назвал министра финансов по имени-отчеству, что можно было пониматьпо-разному. – Вы о чем, позвольте поинтересоваться?

– Такой доктриной нельзя угрожать, – сообщилКоган. – Наши потери слишком велики, и в Империи понимают, что мы на столкновениене пойдем.

– А они будут продолжать наступать?

Коган кивнул:

– Будут. Ведь идут без пролития крови! А для простогонарода что такое его страна? Увы, теперь ЮНЕСКО может объявить годом простогочеловека все наше столетие... Ну, пусть не столетие, но сейчас пришло царствопростого, очень простого.... э-э... опростевшего человека. А ему до фени, чтосюда придет Империя. Ему важно, чтобы ему самому пальчик не прищемили! Империяэто понимает, она сама проще свиньи с ее инстинктами, потому издали кричит, чтоникому не сделает больно. Ах не больно, отвечает наш простой человек,называющий себя интеллигентом. Ну тогда идите! Только мой приусадебный участокне трогайте.

Сказбуш напомнил:

– Есть еще доктрина Андропова.

– Отказ от применения ядерного оружия первыми? –догадался Коломиец.

– То доктрина Хрущева, – сказал У сварливо. –Или Брежнева, не помню. А андроповская, это отказ от отказа. А раз уж Россиявзяла на себя все долги СССР, от чего увильнули Украина и остальные республики,то и андроповская доктрина в силе. Мы вправе применять ядерное оружие первыми!

– Да вроде бы на той натовской базе...

– Там был взрыв от несоблюдения техникибезопасности, – подчеркнул Сказбуш. – А наши ребята еще нигде непоявлялись с ядерной взрывчаткой.

– Да, конечно, – согласился Коломиецпоспешно, – наши ребята там не при чем.

Серые губы директору ФСБ чуть раздвинулись в усмешке.

Кречет, судя по его виду, колебался. Яузов раздраженносопел, для прямого как рельс военного министра все ясно, в сторонке нетерпеливоиграл бровью Сказбуш, ястреб настолько, что все остальные ястребы рядом с ним –голуби.

– Ладно, – ответил наконец Кречет. – Мыобещали неадекватный ответ. Пора ответить.

– На их общее наступление?

– Нет, – резко ответил Кречет. – Пока толькона десант у Байкала. Равный по болезненности.

– Но с процентами, – сказал Коганнеожиданно. – Мы не можем высадить десант по охране их озера Гурон илиОнтарию... достаточно засранных, надо сказать, но обязаны ударить по самомубольному. Они ударили по нашей чести, в ответ надо ударить по томуединственному, что они понимают.

На него посматривали с удивлением, только я понимал, чтодвижет министром финансов, половина многочисленной родни которого живет вИзраиле.

На Пушкинской, в роскошном старом доме, где остались двепоследние коммуналки, не расселенные новыми русскими, тоже шел разговор осудьбах России, о проклятых жидах, о таинственных масонах, налогах иподорожавшем пиве.

В квартире на третьем этаже, в одной из комнат с высокимлепным потолком стоял колченогий стол, на желтой от брызг пива и прилипшейрыбьей шелухи столешнице блестели последние три неоткрытые бутылки с«Клинским». В раскрытое окно долетал гортанный говорок жителей гор. Скупивквартиры в центре Москвы целыми подъездами, они не отказались от своих привычеквыходить на улицу в трениках, переговариваться через всю улицу, а их голозадыедети целыми выводками ползали по асфальту.

Внизу пронзительно засигналила машина. Понятно, джигитприехал, все должны увидеть его машину. С подоконника соскочил парень вышесреднего, одет ниже среднего, в обеих руках плавничок тараньки. На ходуобсасывал так сосредоточенно, что почти наткнулся на стол, но в последний мигизвернулся и так мягко сел на табуретку, словно весил не больше бабочки.

Второй, могучий парень, с рыжей бородкой и длиннымиволосами, деловито взялся откупоривать пиво. В его огромных ладонях поллитровыебутылки выглядели чекушками. Несмотря на жаркое лето, это лицо и руки былинежно белыми с той розовостью, о которой так мечтают девушки, и которуюненавидят парни.

– Дмитрий, – поинтересовался он у того, которыйобсасывал плавничок, – я не знаю как их мочить, чтобы не размножались...Но я видел как этот гад гнал на скорости под сто двадцать! А что с его машинойслучится, ну... если на такой скорость проколоть один борт?

Дмитрий покопался в куче чешуи, голов, костей, плавников,что как египетская пирамида возвышалась в середине стола:

– Черт, где-то мелькнул комочек икры... Конечно,объяснить могу, что случится. Но это все не столько от скорости, как от маркимашины, резины, подвески, массы машины, клиренса и вообще системы устойчивости.Но тебе зачем, Филлипок? Будешь прокалывать колеса?

Рыжебородый поморщился, а третий самый молодой и чистенький,весь как профессорский сынок-музыкант, сказал с мягким укором:

– Дима, а почему нет? Эти черные вовсе рану Россиюзатопчут. Я бы тоже им взялся колеса прокалывать. Метнуть под колеса клокколючей проволоки...

– Славка, ты вовсе молчи, – отмахнулсяДмитрий. – Даже Филипп плохо представляет, о чем говорит, а он хотьвоевал. Ты же вовсе... Ладно, оставим пока само прокалывание. Давайтепосмотрим, что стрясется с машиной. Сразу отбросим всякие там запоры с еготорсионной подвеской, эти ребята не во всякий жигуленок сядут! Итак, жигуль.Это самая уязвимая машина, хуже ее уже и придумать нельзя, так что давайтесмотреть, что с нею сделает Филипп. Все уязвимые, начиная с копейки изаканчивая навороченными девятками. Там нет гидроусилителей руля, тампримитивненькая червячная система рулевого управления. Словом, если проколотьпереднее колесо, то при большой скорости... ну, за сотню, можно и опрокинуться.