— И да, и нет, — неопределенно хмыкнул живописец. — Я здесь одновременно и живу, и пишу свои картины. У меня есть возможность снять мастерскую, как это заведено у художников, но мне не хочется этого делать. Знаете ли, я пишу по вдохновению — скажем, представьте себе, вот сижу я дома, обедаю или пью утренний кофе. И тут — раз, пришла в голову идея! Мне надо срочно воплотить ее на холсте, срочно поймать музу — иначе она улетит, и все! Гениальное творение никогда не родится, понимаете? А теперь подумайте: разве удобно всякий раз, как только придет идея, бежать в мастерскую, даже если она находится в соседнем доме? А я, между прочим, готов работать даже рано утром или поздно ночью. Иногда случается — снится мне сон. Знаете, такой… Яркий, красочный сюр, как у Сальвадора, или что-то… гм, языческое, древнее, как магия… Я даже глаза разлепить не успеваю, а уже — за кисть и палитру… И пишу, пишу всю ночь напролет, пока не изолью все свои видения на холст. Поэтому у меня в моем доме всюду лежат холсты разных размеров — ведь не всегда композиция уместится в тот или иной формат… Эх, да вы, наверно, не поймете, раз вы не художник…

— Да уж, куда мне, — язвительно хмыкнула я. — Ладно, как я понимаю, живете вы один? Семья у вас есть? Жена, дети, родители?

— Пока жены нет, — покачал головой Огородников. Видимо, хотел добавить жесту трагичности, но получилось как-то нелепо и смешно. — Но у меня есть дама сердца. Она поклонница моего таланта. И, кстати говоря, именно она и послужила мне моделью для картины «Богиня огня», которую я и прошу вас отыскать!

— Понятно, — кивнула я. — А у вас есть фотография этой картины? Мне же надо знать, как она выглядела…

— О ней собирались даже в нашей газете писать, в «Тарасовских вестях», — гордо заявил Вольдемар. — Только пока не успели… Увы…

Ну-ну, вспомним анекдот про ребенка-пессимиста и оптимиста. Первому подарили игрушечную лошадку, а второму — конский навоз. Так вот, пессимист сокрушался: «Лошадка игрушечная, а я хотел настоящую!» А оптимист порадовался: «А у меня — настоящая, только убежала!» Прямо в точку, как раз про Огородникова!

— Покажите фотографию, если у вас есть. — Я не стала цитировать анекдот, дабы Вольдемар Огородников не разобиделся. Тот достал современный смартфон и ткнул пальцем в снимок.

— Вот она. Эх, только фотография не передаст всей экспрессии, всей динамичности, живости… Если бы вы увидели эту картину вживую, то уверен — стояли бы возле нее как завороженная! Она на всех такое впечатление производит — в ней что-то есть… такое, знаете, магическое, загадочное…

Может, зря я так насмехаюсь про себя над художником? Кто знает, вдруг эта самая картина и впрямь получилась у него нормальной? Он же является председателем тарасовского Союза художников, и я ни за что не поверю, что у нас в городе с искусством настолько все плохо, раз подобную огородниковскую мазню принято называть шедеврами. В нашем Тарасове имеется и художественное училище — мне довелось там побывать, нормальные натюрморты, портреты выставлены… На что уж я живописью никогда не интересовалась, но какие-то представления о хороших картинах у меня все же есть! Да и в музее художественном я тоже была, не все так плохо с Таней Ивановой, у которой аналитический мозг и математические способности!

Однако на фотографии я увидела лишь хаотичные красно-желтые мазки, которые к краям становились темнее и приобретали коричневый цвет. Мне еще раз пришел в голову вопрос: а чем размазывает краску Огородников? Явно не кистью. И даже не пальцами. Может, ногами? Встает на холст и выделывает на нем танцевальные па, изобрел, так сказать, новое направление в искусстве…

— А почему картина называется «Богиня огня»? — поинтересовалась я, стараясь скрыть свое скептическое отношение к произведению «гения». — Вы говорили, что вас вдохновила на картину дама вашего сердца? Вы ее тут изобразили, да? На фотографии мелко просто, лица не видно…

— Ну конечно же, здесь я и запечатлел мою будущую супругу! — с энтузиазмом закивал Вольдемар. — Видите, да? Ее глаза, улыбка, выражение лица… Она как огненная фея, огненное безумие, воплощение экспрессии, чувственности и страсти. Я подумываю о новой работе, которую назову «Испанская феерия». Я на ней изображу Елену в образе жгучей испанки, знаете, как она танцует? И красное платье, и алая роза в черных волосах… Это будет тоже шедевр современного искусства, вот увидите! За мою работу будут драться все музеи нашей страны, нет, я отвезу ее за рубеж, на всемирную выставку…

Свои бурные излияния восторга по поводу столь грандиозной идеи Вольдемар сопровождал просто безумной жестикуляцией. Я ожидала, что он даже начнет изображать, как испанская девушка танцует свой зажигательный танец и как развевается ее пышная юбка. Слава богу, до этого мой эпатажный собеседник пока не додумался, иначе мне пришлось бы уворачиваться от его руки с кистью в масляной краске — мне уже хватило на сегодня испачканной блузки.

— Итак, давайте все-таки вернемся к краже картины, — остановила я разбушевавшегося Вольдемара. — Вчера вечером у вас было какое-то… торжество, так я понимаю? — Я указала подбородком на стол. Огородников согласно кивнул.

— Светский раут, так сказать, для своих, — подтвердил он. Мысленно я присвистнула. Вот это раут — столько спиртного, это ж не гулянка какая-то, а целое пиршество в честь бога — покровителя виноделия!

— Были только мои самые близкие друзья и Леночка, — продолжал Вольдемар, не замечая выражения моего лица. — Лена — это моя будущая супруга, я уже вам говорил.

— И кто еще был? — продолжала расспрашивать я. — Назовите имена и фамилии всех присутствовавших, а также мне нужна вся информация о них, какую знаете. Род занятий, место работы или учебы… В общем, расскажите мне о каждом из гостей вашего раута!

— Только не думаете же вы, что похититель картины — кто-то из моих друзей? — ужаснулся Вольдемар Огородников. — Быть этого не может! Все, бывшие на моем рауте, — проверенные люди, не то что Садальский! Вы лучше его проверяйте, это ж он виноват! Спер мою картину и, поди, продаст ее за громадную сумму или, того хуже, скажет, что он ее написал! Понимаете, этого ни в коем случае нельзя допустить!

— Садальского я тоже проверю, — попыталась я успокоить Вольдемара. — Если хотите, расскажите подробнее про этого человека. Кто он, почему вы подозреваете именно его — в общем, все, что знаете.

— Вот про этого наглеца я вам охотно все сообщу! — воодушевился Огородников. — Начать с того, что он лицемер, каких свет еще не видывал! Все изображал из себя преданного друга, соратника, так сказать, а за спиной сплетни про меня грязные распускал! Поначалу даже собирался со мной выставку совместную устраивать, вот как! А на самом деле знаете, чего он добивался? А я вам скажу! Садальский хотел занять мое место председателя тарасовского Союза художников и делал все возможное для этого! Он даже собирал подписи других художников, настраивая их против меня. Якобы я и выставки не провожу, и всевозможных мероприятий у меня мало… В общем, нашел к чему привязаться. Я ему прямо все это высказал, когда узнал, да и то, спасибо добрым людям, которые мне глаза на Садальского открыли! А он мне знаете, что заявил? Что я бездарный художник и картины мои — мазня! Ха-ха, да я ему в лицо рассмеялся. Кто мне такое говорит? Самоучка какой-то, который и кисть-то в руках держать не умеет! Да он может только как дрессированная обезьянка чужие картины перерисовывать, и все! Даже не копировать — копируют мастера, а сри-со-вы-вать! У Садальского нет ни своей манеры, ни своего видения — ничего! Он только и горазд, что открыточки бульварные штамповать! И этот бездарь решился стащить мою картину, сокровище всей моей жизни, в которую я душу свою вложил! Да он и грязью меня поливал только для того, чтобы на него подозрение не пало. Якобы зачем ему красть полотно, если моя живопись такая отвратительная? А я вот что скажу. Садальский завидовал мне всегда, поэтому и решил так отомстить!