Август отошел от окна и, прищурившись, посмотрел на часы. Четверть пятого. Если к пяти он доберется до «Пафнутия», то к восьми, когда там появится Штольц, уже дойдет до той кондиции, в которой на него не подействует никакая магия.

Мертвая сволочь Геварра был прав. Священники в монастырях отчитывают сумасшедших — это единственная болезнь, которую лечат в святых стенах. Юный Штольц был магом, не способным контролировать свое безумие, медицина оказалась бессильна, но в монастыре с ним сумели справиться. И безумие вылилось в музыку — великую, непостижимую, могущественную. Музыку, которая бросила под ноги Штольца весь мир.

Вздохнув, Август стал одеваться.

Несмотря на раннее время, в кабаке уже было полно народу, дым от сигар и трубок стелился сизыми тяжелыми полотнами, а официантки сбились с ног, разнося тяжеленные кружки темного пива и немудреную закуску. Август поздоровался с хозяином заведения и прошел в малый зал, для особых гостей. Здесь было не так накурено, и занят лишь один столик: главный редактор единственной местной газеты, Берт Авьяна, дремал над стопкой сливовицы и мясным рагу. Судя по цвету редакторского лица, это была уже десятая стопка.

За окнами было уже совсем темно. Вот и еще один день, и завтра будет то же самое, и скука, которая обнимает Эверфорт, никогда не развеется. В семействах будут подрастать дочки и сыночки, похожие на медведей, люди станут напиваться на их свадьбах, а потом на детских именинах, и всем им будет невыразимо скучно жить. Август сунул руку в карман, вынул серебряную каруну и подумал, что готов поставить ее на то, что через год Штольц уедет отсюда — или сопьется. Сова на аверсе подмигнула ему: сопьется, это точно. Никаких сомнений.

Официантка принесла кружку пива и стопку водки: в «Пафнутии» знали привычки Августа. Он попросил газету, и в этот миг в большом зале заорали, затопали, захлопали в ладоши. Август покосился на часы — четверть шестого. Штольц решил прийти пораньше. Только его могли приветствовать настолько энергично.

Это действительно оказался Штольц. Хозяин кабака провел его в малый зал, чуть ли не в ноги кланяясь от такой великой чести. Официантки, которые тотчас же поволокли пиво и поднос с вепревым коленом, только с огня, будто бы невзначай поводили плечами, демонстрируя внушительную грудь в тугом белом плену рубашек. Известное дело, знаменитость! Как влюбится! Да как потом увезет в столицу! Выкусите, куры!

— Вы рано, — заметил Август, вдруг поймав себя на том, что в груди сделалось тепло. Штольц лишь рукой махнул — сев за стол, он придвинул к себе кружку и ответил:

— Сделал все, что запланировал, решил не сидеть дома в одиночку. Что это, свинина?

— Свинина, — кивнул Август и отрезал себе знатный ломоть смуглой рульки. — Только не говорите, что вы вегетарианец.

Штольц удивленно посмотрел в его сторону.

— Вегетарианец? Нет! С чего бы это вдруг?

— Это очень модно в высшем свете, — ответил Август. — Полковник Геварра, один мой знакомый, был вегетарианцем. С тех пор я их на дух не переношу.

Штольц рассмеялся.

— О, Геварра! Знаете, как о нем говорят? Ему не нужно мясо ягненка, ему вполне хватает человеческой крови. Старинный приятель моего отца, — он сделал глоток пива и продолжал: — Эрику хотели отдать за него замуж.

Как тесен мир! Август ухмыльнулся. Не повезло бы Эрике, мягко скажем. Тиран и садист в качестве мужа — невелико счастье. Особенно тупой тиран и садист.

— Тогда у нее была бы другая музыка, — заметил Август. — Флейты и барабаны на плацу.

— Тогда она навсегда забыла бы о музыке, — поправил его Штольц. — Насколько я знаю, первая жена Геварры снимала с него сапоги, собственноручно стирала белье и поднималась в пять утра, чтоб подать кофе. Девушка из благородной семьи, которой отвели роль прислуги. Будет тут время для музыки, как считаете?

А Эрика хотела импровизировать на рояле, а не разувать истязателя. Вряд ли он забыл бы в супружеской спальне о своей любви к плетям. Но родители приказывали ей смириться, забыть про музыку и быть послушной дочерью и хорошей женой. Кажется, Август стал понимать, что было у нее в сердце, когда она взялась за нож.

— Когда меня вели сквозь строй, — задумчиво сказал Август, — Гевара шел рядом и смотрел, чтоб солдатики били в полную силу. И приговаривал: что, сукин сын, против государя пошел?

Штольц нахмурился. В его взгляде было сочувствие и искреннее тепло.

— А вы? — спросил он. Август усмехнулся.

— А я ему: да шел бы ты нахрен, псина! — ответил он и расхохотался. — Так и шагали парочкой, жаль, что не под ручку. Так я ему и отвечал, пока еще говорить мог.

Ему вдруг сделалось спокойно и тепло, словно чья-то невидимая рука вытащила занозу из загноившейся раны. Август откинулся на спинку стула и сказал:

— Вы мне нравитесь, Эрик. Вот честное слово, нравитесь. Думал ли я, что с кем-то буду говорить про Геварру!

В карих глазах музыканта появились золотистые искры — мелькнули и исчезли. Он поднял стопку перцовки и произнес:

— Тогда за Геварру, земля ему терновником!

Август вздохнул и откликнулся:

— За Геварру.

Но выпить они не успели. Откуда-то с улицы донесся истошный женский визг, и почти сразу же к нему добавился истерический мужской вопль:

— Полиция! Полиция!

— На помощь! Убивают! Батюшки, Господи, что ж это делается-то! — заголосила вторая баба. Август поднялся из-за стола и, накинув пальто, сказал, обернувшись к Штольцу:

— Эрик, вам лучше остаться здесь.

Он почему-то был уверен, что на улице свежий труп — а раз так, то Штольцу лучше на него не смотреть и не лишаться чувств. Однако Штольц тоже встал и ответил:

— Вот уж нет. Я с вами.

Август скептически хмыкнул.

— Только в обморок не падайте, сделайте мне одолжение, — сказал он. Штольц одарил его неприятным острым взглядом из-под пушистых ресниц, но ничего не ответил.

На улице действительно был труп — женщина с раскинутыми ногами и руками лежала в проулке за «Пафнутием», и в темноте Августу показалось, что у нее изуродовано лицо. Он растолкал зевак, присел над покойницей и понял, что это всего лишь растрепанная роза, которую убийца вложил ей в рот.

В проулке царил резкий тошнотворный запах — тот, который остается после боевых артефактов. Кровь покойницы впитывалась в снег. Август заглянул ей в лицо — да, молодая и хорошенькая. Кажется, он видел ее в «Зеленом огоньке». Жаль.

Но убивать проститутку боевым артефактом?

— Так, а ну пошли отсюда! — рыкнул Август на собравшихся. — Бегом марш!

Народ проникся — вскоре в проулке остались только Август и Штольц. Где-то далеко визжал полицейский свисток.

— Как вы, Эрик, держитесь? — поинтересовался Август, не глядя в сторону своего неожиданного напарника. Штольц присел на корточки рядом с трупом и сказал: