Штольц пожал плечами.

— А ему-то откуда знать, что у вас есть, а чего нет? — спросил он. — Сыграл на опережение.

Август подумал, что Макса, пожалуй, можно снимать с его места и ставить туда Эрика Штольца. Талантливые люди талантливы во всем.

— Понятно, — Макс сделался еще мрачнее. Обернувшись к полицейским, он некоторое время помолчал, а затем произнес: — Пока по домам, орлы. Господину Штольцу я вынесу особую благодарность от нашего отделения за неоценимую помощь в расследовании.

На том все и закончилось.

Когда из зала для вскрытия вышел последний полицейский, шмыгая носом и утирая глаза, то в двери сунулась такая рожа, что Август невольно дернул рукой в направлении открытого ящичка с инструментами для вскрытия. Рожа была носатая, небритая, из-под угрюмых бровей посверкивали бледно-голубые глаза, по скуле тянулась свежая царапина, а обрамляли все это великолепие волнистые темные волосы до плеч, не знавшие, что такое рука парикмахера и шампунь. Весь вид незнакомца говорил о том, что он с ранних лет гулял по тюрьмам да ссылкам, попутно водя близкое знакомство с водочкой. Август намерился сообщить пришельцу, что кабак находится дальше по улице, и посоветовать валить отсюда подобру-поздорову, как вдруг Штольц удивил его еще раз, радостно улыбнувшись и помахав рукой незваному гостю:

— Я здесь, Жан-Клод! — звонко сказал он. — Не волнуйся!

Жан-Клод вошел в зал и ответил:

— Милорд, все в порядке? Я беспокоился.

В отличие от бандитской физиономии голос у этого Жан-Клода был очень приятным — интеллигентным, бархатным, как у столичных актеров старой школы, и без следа ожидаемой хриплой пропитости. Сейчас, выйдя на свет, он производил не такое неприятное впечатление, как из тени: темное пальто был пусть и не слишком новым, но подчеркнуто опрятным, а шейный платок и воротничок рубашки были белоснежными.

— Тебе не о чем было переживать, — улыбнулся Штольц и сказал: — Знакомьтесь! Это Жан-Клод Моро, мой слуга и верный помощник. Это Август Вернон, здешний анатом.

Ничего себе слуга! Август к такому верному помощнику никогда бы не поворачивался спиной. Зато Штольц выглядел вполне непринужденно. Моро прошел к нему, с осторожной почтительностью принял исписанный нотами листок и слегка дрогнувшим голосом сообщил:

— Не самое лучшее место для ноктюрна, милорд.

Штольц внезапно сделался очень серьезным и указал на стол с покойницей так, словно именно он, а не Август, был здесь хозяином.

— Взгляни, Жан-Клод, что тут у нас.

Моро покосился в сторону Подснежника и ответил:

— Гвоздика и роза. Вижу по уху и царапинам возле рта.

Август, который неожиданно почувствовал себя лишним в собственных владениях, поинтересовался:

— Ваш слуга разбирается в артефактах?

— Ага, разбирается, — бросил Моро, и вдруг его ноздри дрогнули, словно он к чему-то принюхивался. Августу сделалось не по себе. Очень сильно не по себе. Ночь, зал для вскрытия с мертвой проституткой на столе, и тут еще этот тип совершенно преступной наружности.

Однако Моро ничего больше не сделал — просто прижал листок с нотами к груди с таким трепетом, словно это было долгожданное письмо от возлюбленной, и произнес:

— Если что, я внизу, милорд.

— Можешь идти домой, Жан-Клод, — махнул рукой Штольц и, когда слуга вышел из зала, произнес, чуть ли не извиняясь: — Он производит неприятное впечатление, я понимаю. Но он хороший человек, можете мне поверить.

Август пожал плечами и ответил:

— Мне-то что? Это вы с ним живете под одной крышей, — помедлив, он добавил: — Странно, конечно, что вы настолько хорошо разбираетесь в артефактах и маниаках. И слуга у вас тоже странный.

Штольц ободряюще улыбнулся, поднялся с табурета и неожиданно погладил Августа по плечу. Это было настолько неожиданно, что Август вздрогнул, словно Штольц его ударил.

— Я очень многое узнал в монастыре, — ответил Штольц и вдруг произнес: — Не стоит за меня волноваться, Август. Все будет хорошо.

— Я и не волнуюсь, — сказал Август, вдруг обнаружив в своем голосе какие-то незнакомые нотки. Он и правда был взволнован и растерян — все, что случилось этим вечером, было слишком неожиданно и непонятно. — Просто думаю, кому понадобилось убивать ее боевым артефактом.

— Мы это обязательно выясним, Август. Доброй ночи, — сказал Штольц и пошел к дверям.

— Доброй ночи, — откликнулся Август. Почему-то ему показалось, что Штольц его не услышал.

Самым сложным было привыкнуть к тому, что в зеркале теперь отражалось другое лицо. То лицо, которое могло бы принадлежать брату Эрики, если бы у нее были братья.

Она не лукавила, рассказывая доктору Вернону о том, что готовила мертвых к погребению, когда жила в монастыре. Сейчас, наконец-то готовясь ко сну, Эрика вспоминала о том, как родители выслали ее в обитель, надеясь, что посты и молитвы усмирят их строптивую дочь и сделают ее такой, какой и полагается быть юной леди из старинной семьи — тихой, скромной и послушной воле родителей и супруга.

Но в монастыре музыка, которая с раннего детства прорастала из глубин души Эрики, зазвучала еще сильнее — так, что ее уже никто не смог бы остановить.

В дверь осторожно постучали, и Эрика услышала голос Моро:

— Милорд? Разрешите войти?

— Да, Жан-Клод, входи, — ответила Эрика, устало усаживаясь на кровать. День был долгий, и она хотела бы лечь и заснуть на пару суток.

Моро вошел в комнату — если обычно у него был такой вид, словно он хранил какой-то очень страшный и темный секрет, то сейчас слуга выглядел так светло и восторженно, как если бы перед ним открылись небесные врата и дали ему возможность заглянуть в рай. В руках он по-прежнему держал листок, который Эрика исписала в зале для вскрытия.

Она сама удивлялась тому, что вдохновение частенько приходило к ней в самых неожиданных и пугающих местах.

— Простите меня за дерзость, милорд, — промолвил Моро, — но не могли бы вы сыграть мне? Сейчас?

Эрика вздохнула и, устало качнув головой, ответила:

— Да. Но только один раз, я уже хочу спать.

Осунувшееся лицо Моро словно солнцем озарило.

— Благодарю вас, милорд, — горячо прошептал он. — Благодарю!

«Итак, с чего бы начать мою историю? — думала Эрика, усаживаясь за рояль. — Должно быть, с того, что родители вернули меня из монастыря и сообщили радостную весть: полковник Геварра выразил горячее желание взять меня в жены, и они ответили ему согласием. Пока мой жених на маневрах, я должна привыкнуть к этой мысли, не срамить родителей и склониться перед тем, с кем буду до гроба».

Геварра делал великое одолжение, взяв в жены практически бесприданницу — пусть семья Штольцев была одной из самых родовитых в Хаоме, отец мог дать за Эрикой какие-то совершенно смешные деньги. Эрика усмехнулась краем рта и опустила руки на клавиши.