Я молча слушала Марию Григорьевну. Когда-то в нашем подъездежила странная женщина – Ольга Алексеевна. Когда я увидела, как она выходитледяным январским днем на улицу босиком, в купальнике, с ведром воды, то первыйпозыв был позвонить в «Скорую психиатрическую помощь». Впрочем, то же желаниеиспытывали и остальные жильцы, наблюдая, как новая соседка ничтоже сумняшесяопрокидывает на себя содержимое пластмассовой емкости. Потом мы привыкли к«водным процедурам» и поняли, что с Ольгой Алексеевной бесполезно здороваться,когда та стоит, задрав лицо к небу, и что-то про себя бормочет. Следующий взрывэмоций случился у обитателей пятиэтажки, когда баба принялась закалять своихдетей: мальчика и девочку, худеньких до синевы и явно очень болезненных.Главная подъездная сплетница Алевтина Рогачева принеслась к нам с Тамарочкой накухню и зачастила:

– Вы только прикиньте, она этих детишек не только морозит,но и голодом мучает, они по понедельникам, средам и пятницам ваще ничего неедят!

Мы возмутились и плотной группой отправились к ОльгеАлексеевне. Она приняла нас в гостиной, убранство которой не посчитал бы уютнымдаже монах-схимник. Стол, два стула и жесткая софа без покрывала или пледа. Несмотряна вьюжный февраль, окно в гостиной распахнуто настежь, и я, одетая в толстыйсвитер, шерстяные носки и теплый спортивный костюм, мигом затряслась в ознобе.Хозяйка же спокойно стояла в летнем сарафане, без тапочек, на ее голые руки,ноги и шею было страшно смотреть. Дети были облачены в застиранные футболочки икупальные шортики, они тоже ходили по не застеленному ковром паркету босиком.

– Таких, как вы, надо лишать родительских прав! – в гневезакричала Алевтина, размахивая перед носом у Ольги кулаками.

Я попятилась. Вечно Алевтина все портит своей грубостью.Следовало спокойно побеседовать с соседкой, а не орать на нее, топая ногами.Сейчас хозяйка выгонит нас вон и будет совершенно права. Но Ольга неожиданноспокойно улыбнулась и ответила:

– Не судите, да не судимы будете. Зачем говорить в злобе отом, чего не знаете? Садитесь, я расскажу вам о матери.

Мы уместились на бугристой софе. Ольга повернулась лицом кфотографии довольно молодой женщины, висящей на стене, единственному украшениюскудно обставленной комнаты.

– Это моя мать.

– Такая молодая? – удивилась Алевтина. – Она же твоих лет.

– Это наша общая мать, – монотонно принялась объяснятьОльга.

Пока тек ее неспешный рассказ, я наблюдала, как тихие детимолча возились с пустыми упаковками из-под чая, кофе и обуви. Очевидно, помятыекоробки, принесенные с помойки, заменяли им игрушки.

Любое, самое хорошее дело превратится в полный кошмар, еслик нему приложит руки фанатик. Таинственная мать, о которой с почтительнымпридыханием рассказывала Ольга, не советовала своим адептам ничего плохого.Закаляйтесь, принимайте холодные водные процедуры. Не обжирайтесь, устраивайтедень голодания в неделю, не ешьте жирного, копченого, сладкого, не курите, непейте. Ей-богу, все подобные советы мог со спокойной совестью дать любойрайонный терапевт, никакого вреда организму они не принесут.

«Мать» заботилась и о душе своих «овец». Утром, прежде чемзаняться трудовой деятельностью, следовало стать босиком на землю и попросить унеба удачи. А вечером проделать ту же процедуру. Раз в неделю все собиралисьвместе и рассказывали друг другу о том, как прожили семь дней, а потом, обсудиввсе дела и поступки, выбирали помощницу матери на ближайшую семидневку. На мойвзгляд, эта процедура сильно напоминала групповые занятия у психотерапевта. Приэтом «мать», в отличие от очень многих «пророков», не просила никакой материальнойпомощи, не требовала переписать на нее квартиры, машины и дачи. Более того, онане уставала повторять, что главное для человека – семья, заботиться в первуюочередь следует о своих близких, а на собрания верующих ходить только всвободное время. Но Ольга довела служение «матери» до абсурда. Это про такихсложена пословица: «Заставь дурака богу молиться, он лоб расшибет».

В тот день мы так и не сумели переубедить бабу, и обливанияледяной водой продолжались. Потом у Ольги умер сын, она продала квартиру иисчезла из нашего двора.

Похоже, что Любовь Кирилловна Боярская приходилась нашейполоумной соседке родной сестрой, потому что идея лечить сильную простудупосредством обливания ледяной водой пришлась даме по вкусу. Люба сталаопрокидывать себе на голову ведра с водой. Ей становилось все хуже и хуже, что,в общем-то, естественно, но когда Мария Григорьевна просила дочь прекратитьиздевательство над собственным организмом, та лишь шипела в ответ:

– Отстань! Вот такие, как ты, удушили в Средневековьепередовую науку.

– Но у тебя температура повышается, – мать пробовалавоззвать к остаткам разума своей дочери, – пятый день тридцать девять!

– Так и должно быть, – тряслась в ознобе Люба, – токсинывыходят, сейчас шлаки пойдут, и наступит резкое выздоровление.

Простуда перетекла в бронхит, тот плавно перешел ввоспаление легких… Лишь после того, как Люба завалилась в обморок, онаразрешила вызвать к себе врача. Тот, всплеснув руками, отправил ее в больницу.Там ей назначили уколы антибиотиков, но Люба, едва оправившись, вновь приняласьза старое. Не ела мясо, рыбу, яйца, хлеб, масло, молоко… Короче, легче сказать,чем она питалась: орехами, ростками пшеницы и капустой. Измученный долгойболезнью и голодовкой организм дал сбой, началась астма с тяжелыми,изматывающими приступами удушья. Чтобы помочь больной, решили сделать циклуколов нового, очень действенного лекарства. Мария Григорьевна за бешеныеденьги приобрела десять ампул и отдала врачу. Вечером ей сообщили, что дочьскончалась от аллергического шока.

– Получается, что я сама купила Любочке смерть, –всхлипывала Мария Григорьевна, – недавно сорок дней прошло, а я все успокоитьсяне могу.

Я провела у Боярской еще полчаса, утешая пожилую даму, потомушла. На улице начал накрапывать мелкий дождик. Зонта у меня с собой не было,впрочем, дождь мне не мешал и я спокойно пошла к метро.

Да, Любовь Кирилловна Боярская скончалась, но в ее смерти небыло ничего экстраординарного, ее свела в могилу собственная глупость,помноженная на медицинскую ошибку. Что же касается письма в комодике… По-моему,у Любови Кирилловны было не слишком хорошо с мозгами. Может, у тетки началасьмания преследования…

– Вика, погодите, – донеслось сзади. Я обернулась, ко мнеспешила Алина – прямо в коротеньких шортиках и домашних тапочках.

– Постойте, – задыхаясь, проговорила она и начала судорожнокашлять.