кроме обезболивающего, которое мальчик просил все настырнее с каждым днем. Он забыл о звонке заслоновцев, забыл о том, сколько пользы несла его болезнь для Семьи. Тоша вспомнил, что прежде всего он — маленький мальчик, которому отказываются помочь.

Тоша не мог понять, чем он заслужил эти мучения. Он был послушным, хорошим мальчиком, верным Родителю, «Истоку» и Спадбургу с первой своей осознанной мысли. Сколько себя помнил, Тоша считал себя членом большой, дружной, живущей ради единой цели Семьи. Почему же сейчас, когда они как никогда приблизились к ее осуществлению, с Тошей стали обращаться так плохо?

Тоша просил обезболивающее каждые несколько часов, но ни одна его просьба услышана не была. Он звонил куратору и медикам по внешнему мозгу, пока те не перестали отвечать на звонки; писал записки на салфетках, когда отдавал поднос с едой. Но мальчик начал догадываться, что ученые собирались фиксировать течение болезни в его первозданном виде, без лечения и какого-либо вмешательства.

Тоша не играл, учителя его не навещали — мальчик был предоставлен себе и своим переживаниям мучительной боли. Как с дойной коровы с него день за днем выкачивали образцы, делали снимки, и все не могли дождаться, когда же на них появится четко различимая опухоль.

Код его ДНК транслировался на всех улицах Спадбурга. Люди рисовали его на плакатах, на зданиях предприятий и собственных телах, радуясь грядущему возрождению homo sapiens. Тоша часами сидел у окна и смотрел на праздничные шествия вокруг сферы-обители ИИ.

Все реже Тоша заражался царящим в городе весельем. Он думал о Кате, кураторе, ударившем его по руке медике и страхе, который обнимал мальчика за плечи в часы сна и бодрствования. Повеяло ощущением бренности собственной жизни — как сквозняком из-под двери. Нехорошее это было чувство, и не должны были его знать девятилетние мальчики.

…А иногда, когда Тоша жевал угол подушки, чтобы заглушить собственный полный жалости к себе стон, между вспышками тупой, отдающей в плечи боли, он вспоминал сеть из серебра и золота, мягко потрескивающую каждым своим нейроном — цепочку из двухмерных моделек людей с непропорционально длинными руками и их тихие, перешептывающиеся голоса.

Тоша знал, что поступает плохо. Он не должен был думать о «ЗАСЛОНе», не должен был думать об инженерах иначе, как о тиранах природы, не должен был даже сомневаться в том, что голоса в его голове — лишь плод воспаленного болезнью воображения. Ведь не могут заслоновцы говорить… как они, вот так просто, по-человечески. И им не мог быть важен Тоша со своими проблемами.

Ни куратор, ни медики — никто из членов Семьи не протянул мальчику руку помощи, а та женщина предложила помощь сразу, как что-то совершенно естественное.

«Разве может так быть? — вопрошал у самого себя Тоша. — Ничего не понимаю…»

Он сел в угол комнаты. Подтянул к себе колени, спрятал в них лицо и накрыл голову руками. Стараясь не думать о последствиях, Тоша сосредоточился на мерцающих золотом и серебром нейронах.

— Здесь кто-нибудь есть? — спросил мальчик шепотом.

Ничего не случилось, только вновь заболела голова. В уголках глаз Тоши заблестели слезы. Он больше не мог это терпеть. День ото дня, день ото дня, эта ноющая, грызущая и глодающая его боль…

«Мне нужна помощь, — простонал он про себя, — кто-нибудь…»

4

— Горячая линия помощи при АО «ЗАСЛОН», что у вас произошло?

Другой голос! Это была не та женщина, с которой общался Тоша неделю назад, но теперь мальчик точно знал, что оператор первой помощи — не плод его воображения или болезненного помешательства, а реальный человек, тоже знающий, как ему помочь.

Шорох в ушах до того походил на тот, что издавал внешний мозг, что Тоша для верности проверил, не держит ли его в руке.

— Алло?

— З-здравствуйте, — сказал Тоша — сам не понял, вслух или про себя. — Мне… простите, мне нужно обезболивающее.

— Что-что нужно?

— Обезболивающее какое-нибудь. Ну, знаете, чтобы… сильно не болело.

— «ЗАСЛОН» предоставляет обезболивающее только при комплексном лечении и устранении проблемы. Разве родители тебе не говорили?

Ком подкатил к его горлу.

— Мне сказали только, что я уже исцелен…

Оператор на мгновение замолчала, но Тоша буквально чувствовал клокочущее в женщине возмущение своей собственной нервной системой. На ум ему снова пришла цепочка из перешептывающихся людей вдоль нейронов. Может ли быть такое, что эта паутина…

— Дорогой, как я могу к тебе обращаться?

— Тош… Антон.

— Антон, послушай меня внимательно. Ты связался с нами по экстренной связи. Это значит, что в теле есть патология — иначе сигнал не поступил бы на нашу линию. Если родители говорят тебе, что ты не болеешь, мы должны узнать их имена и должности в подразделениях «ЗАСЛОНа», чтобы провести с ними беседу. Если это первый подобный случай, они не будут наказаны, но… Их поведение может быть причиной угрозы твоей жизни, ты это понимаешь? Мы должны как можно скорее узнать где ты и что с тобой приключилось, чтобы оказать помощь. Тем более, если у тебя уже сейчас что-то сильно болит, Тошенька.

Мальчик набрал воздух в легкие, чтобы ответить, но углерод разом вытолкнуло из его груди, и Тоша залился слезами. Никогда до этого он не рыдал так горько; даже куратор ни разу в жизни не говорил с ним так.

«Женщина по ту сторону связи тоже считает, что боль — это плохо! Она тоже знает, что так быть недолжно!»

— Помогите мне, — простонал Тоша, рассеянно дергая себя за волосы. — Мне нужны обезболивающие. Пожалуйста, придумайте что-нибудь. Мне нельзя лечиться. Я готов умереть ради Семьи, но только не терпеть боль каждый день…

— Мальчик, ты что такое говоришь?! Какая семья? Где ты живешь?

— В Спадбурге, — всхлипнул Тоша. Все его тело окоченело, но он уже сказал то, что сказал, и давать заднюю было поздно. — Закрытый город Спадбург, восьмой уровень лаборатории «Исток», изолятор с большими стеклянными окнами. У меня рак мозга.

Секунда ошеломленного молчания — и женщина охнула, что-то быстро фиксируя себе. Тошу схватила за плечи и встряхнула паника. Что он наделал?!

— Соединяйте с инженером, кто сейчас на месте, срочно! — крикнула оператор кому-то. Тоша бешено вращал глазами, не зная, в какой угол комнаты забиться. — Мальчик. Тоша. Не отключался, это очень важно.

— Что случилось? Я предатель? ПРЕДАТЕЛЬ?!

— Н-нет, Тоша, ты должен оставаться на связи, мы…

— Спасибо, Оля. Дай я поговорю с ним.

От голоса, бесшумно влившегося в их разговор, у Тоши по всему телу побежали мурашки. Ровный и глубокий, он принадлежал мужчине лет