В Полоцке были мужчины, увидев лица которых, можно было состариться за минуту. Они служили Николаю I и вернулись некрещёными. Белая церковь на площади, какой её видели они? Я знала. Я всем сердцем проклинала церковь каждый раз, когда мне приходилось проходить мимо неё. И я боялась – очень боялась.

В базарные дни, когда крестьяне приходили в церковь, и колокола звонили каждый час, у меня было тяжело на душе, и я не могла найти покоя. Даже в доме моего отца я не чувствовала себя в безопасности. Гул церковного колокола разносился над крышами домов, он всё звал, и звал, и звал. Я закрывала глаза и видела заходящих в церковь людей: крестьянок с их ярко расшитыми фартуками и стеклянными бусами, босоногих маленьких девочек с цветными платочками на головах, мальчиков в шапках, слишком глубоко натянутых на их светлые волосы, подпоясанных верёвкой мужиков в лыковых лаптях – их была цела толпа, они медленно продвигались вверх по ступенькам, крестясь снова и снова, пока их не поглотил черный дверной проём, и на ступеньках остались сидеть только нищие. Бум, бум! Что делают люди в темноте в окружении бледных икон и жутких распятий? Бум, бум, бум! Их колокол звонит по мне. Они будут пытать меня в церкви, когда я откажусь целовать крест?

Не стоило им рассказывать мне эти страшные истории. Они остались в далёком прошлом, а мы теперь жили при благословенном «Новом режиме». Александр III не был другом евреев, но всё же он не приказывал отнимать маленьких мальчиков у их матерей, чтобы делать из них солдат и христиан. Каждый человек обязан был служить в армии в течение четырех лет, и к еврейскому новобранцу, скорее всего, относились бы со всей строгостью, даже если бы его поведение было безупречным, но это не шло ни в какое сравнение с кошмарными условиями старого режима.

Но что действительно имело значение, так это то, что во время службы приходилось нарушать еврейские законы повседневной жизни. Солдату часто приходилось есть терефу* и работать в Шаббат*. Он обязан был сбрить бороду и проявлять почтение к христианским обычаям. Он не мог посещать ежедневные службы в синагоге, его личные молитвы прерывались насмешками и оскорблениями сослуживцев гоев. Он мог идти на самые разные хитрости, но, тем не менее, был вынужден нарушать иудейский закон. Вернувшись домой, по окончании срока службы, он не мог избавиться от клейма этих навязанных ему грехов. Целых четыре года он жил как гой.

Уже из-за одной только набожности евреи боялись военной службы, но были и другие причины, которые делали службу тяжким бременем. Большинство мужчин двадцати одного года – призывного возраста – уже были женаты и имели детей. Во время их отсутствия их семьи страдали, а дела приходили в упадок. К концу срока службы они становились нищими. И как нищих их отправляли домой с их военного поста. Если на момент увольнения у них оставалась хорошая военная форма, то её забирали и выдавали поношенную. Им давали бесплатный билет до дома и несколько копеек в день на расходы. Таким образом их спешно загоняли обратно за Черту, будто сбежавших заключенных. Царю они больше не были нужны. Если по истечении отпущенного на возвращение срока их находили за пределами Черты, то арестовывали и отправляли домой в цепях.

Существовал ряд исключений из правила об обязательной военной службе. Единственный сын семьи освобождался от службы, и некоторые другие. При медосмотре перед призывом многих не допускали к службе по состоянию здоровья. Это надоумило людей наносить себе телесные повреждения, чтобы вызвать временные увечья и иметь шанс не пройти медосмотр. В надежде избежать службы мужчины делали операции на глазах, ушах или конечностях, которые причиняли им ужасные страдания. Если операция прошла успешно, то пациента отвергала медкомиссия, он вскоре выздоравливал и становился свободным человеком. Однако часто требовалось, чтобы увечье признали неизлечимым, так что в результате этих тайных практик в Полоцке было много людей слепых на один глаз, или слабослышащих, или хромых, но легче было перенести эти вещи, чем воспоминания о четырёх годах службы в царской армии.

Сыновья богатых отцов могли избежать службы, не калеча себя. Всегда можно было подкупить военных комиссаров. Это была опасная практика – если бы о договорённости стало известно, больше всего пострадали бы не комиссары – но ни одна уважаемая семья не позволила бы забрать сына в новобранцы, не сделав всё возможное для его спасения. Мой дед едва не разорился, откупая сыновей от армии, а мама рассказывала захватывающие истории из жизни младшего брата, который долгие годы скрывался под чужими именами и обличиями, пока не закончился призывной возраст.

Если бы евреи избегали военной службы из-за трусости, они не наносили бы себе более страшные увечья, чем те, которые грозили им в армии, и от которых они оставались инвалидами на всю жизнь. Если бы причиной была скупость, – страх потерять прибыль от своего дела за четыре года, – они не отдавали бы все сбережения, не продавали бы свои дома и не влезали бы в долги в надежде подкупить царских агентов. Еврейский новобранец боялся, действительно боялся, жестокости и несправедливости со стороны офицеров и сослуживцев, он боялся за свою семью, которую часто оставлял на попечение родственников, но страх перед нечестивой жизнью был сильнее всех остальных страхов вместе взятых. Я знаю, ибо помню своего двоюродного брата, которого взяли в солдаты. Всё было сделано для того, чтобы спасти его. Деньги тратились налево и направо, мой дядя даже не поскупился приданым своей незамужней дочери, когда других средств не осталось. Мой брат также прошёл тайное лечение – в течение нескольких месяцев он принимал какое-то разрушительное лекарство, – но эффект был недостаточно выражен, и он прошёл медкомиссию. Первые несколько недель его рота была дислоцирована в Полоцке. Я видела, как мой кузен в Шаббат занимался строевой подготовкой на площади, имея при себе оружие. Я чувствовала себя нечестивой, как будто это я согрешила. Легко понять, почему матери призывников постились и рыдали, молились и сводили себя беспокойством в могилу.

В нашем городе был человек по имени Давид Замещающий, потому что он, будучи освобождённым от службы, ушёл в армию вместо другого человека. Он сделал это за деньги. Полагаю, его семья голодала, и он увидел в этом шанс обеспечить их на несколько лет. Но поступать так грешно – идти в солдаты и быть обязанным жить как