Когда муж в очередной раз пришел пьяным, начал орать и громить все вокруг, я поймала себя на шальной мыслишке, что хочу его убить. Из-за ребенка, которому нельзя волноваться, я захотела убить мужа Алексея прямо сейчас, сию же минуту! И потом этих мыслей испугалась: ну, убью, а дальше что? В тюрьму? А с кем психически неуравновешенная дочь останется?

И я приняла решение, которое назревало несколько последних лет: развестись с мужем немедленно, а на сегодняшний момент — убрать его из нашей с дочерью жизни насовсем, точнее — выгнать из квартиры к его родителям. Пусть сами с ним мучаются.

Так я и сделала.

С первого класса я понимала, что Алису нельзя оставлять одну дома надолго. Чтобы дурные мысли не лезли в ее пустую голову, я постоянно пыталась пристроить дочь к каким-нибудь занятиям. Сначала это была музыкальная школа. Недешевое удовольствие, между прочим. Никаких теперешних бюджетных отделений. Тогда это удовольствие стоило двадцать пять рублей в месяц, что соответствовало по тем ценам на продукты, например, восьми килограммам ворованной с мясокомбината свиной вырезки по три рубля за кило.

Почему ворованной? Потому что другой в магазинах не было. Там можно было приобрести после многочасового стояния в очереди синюшного цыпленка с душком или колбасу, выгибающуюся на сковороде немыслимым зигзагом, если ее пытались жарить, потому что состояла она в основном из туалетной бумаги и красителя, ведь мясо, которое должно в ней находиться по ГОСТу, выносили через проходную на продажу, а цельное молоко, предназначенное для производства колбасы, выливали по требованию бригадира в канализацию, заменяя на воду из-под крана, чтобы продукт дольше хранился. А зачем его долго хранить, спрашивается, если все сметалось с прилавков магазинов влет?

Ну да, ладно, хватит об ужасах советской эпохи. Вспомним про Алису. Дочь, обучаясь в музыкальной школе, не справлялась с сольфеджио, как и большинство детей. Заподозрив прогулы, я решила проследить за ней, как в заправском детективе: довела Алису до двери класса, сделала вид, что ухожу, а сама притаилась в конце узкого коридора. То, что я увидела, меня не удивило: вместо урока дочь направилась в холл, где стоял телевизор, и стала смотреть мультфильм. Я поняла, что плачу немалые деньги зря. Музыкалку пришлось бросить в четвертом классе.

Дальше я пристроила дочь в театральный кружок, но театр закончился сразу после ее попытки суицида. Неадекватную девочку учительница литературы видеть у себя не захотела. Зачем ей чужие проблемы? Только после моих долгих уговоров и подарков руководитель кружка давала малюсенькие роли даже не второго, а третьего плана, в массовках, что мою дочь, конечно же, не устраивало: она себя мнила главной героиней и не меньше. Алиса охладела и к театру. Дальше был танцевальный клуб современного танца «Атлантида». Это — последняя моя попытка заинтересовать дочь чем-нибудь дельным, за исключением, пожалуй, рисования, которому дочь уделяла куда больше внимания, чем всему остальному, включая учебу. Но и живопись как таковая ее не привлекала, то есть — постоянно заниматься в изостудии она не хотела.

В тот год я недостаточно уделяла времени дочери, потому что, уйдя от прежнего мужа, занималась поисками следующего. Нет, не так! Не просто мужа. Я хотела найти настоящую любовь в том виде, в котором насочиняла ее себе еще со времен подросткового максимализма, ведь особенной любви в моей жизни не случилось. Видимо, книг начиталась, где об этом чувстве писали возвышенно и красиво. А я в первом браке позволяла себя любить бывшему мужу, и не более того.

Полгода прошло, как я выгнала Алексея к его родителям и ничуть не жалела о содеянном, хотя моя мама очень хотела нас помирить. Я же вовсе не желала мириться, ведь сравнительно недавно перестала бояться приходить домой, чтобы в очередной раз столкнуться с мужниной пьяной рожей и услышать оскорбления в свой адрес.

Много лет спустя я поняла, что с его стороны это была банальная, выжигающая все внутренности, ревность, которую он глушил водкой. Я ведь не просто красивая, а очень красивая женщина, доставшаяся ему по случаю. Ни при каких иных обстоятельствах, кроме залета, я не стала бы его рассматривать даже кандидатом в мужья. Он это знал.

А сейчас мы относительно мирно сосуществовали вдвоем с дочерью на волнах перестройки. Трудные были времена — не скрою! Нас, работников оборонного завода, все время грозили отправить в отпуск без содержания. На что же тогда существовать? Инженеры никому не были нужны. Не на рынок же идти торговать!

Алиса успокоилась, может быть — даже чересчур успокоилась, что тоже настораживало. Суицида больше не последовало, как я опасалась. И то — хорошо! Как раз моя обожаемая кузина переквалифицировалась из обычного штатного инженера в психологиню, то есть — в специалиста по психологии. Когда мы с сестрой пересекались внутри ее плотного графика, она взахлеб рассказывала о новом поприще: то обучалась сама, то проводила какие-то тренинги — платные, между прочим! — и постоянно пыталась вовлечь меня во всю эту белиберду. Я же относилась к затеям кузины чуть предвзято, поскольку считала — помочь себе в преодолении психологических трудностей смогу только сама.

Может быть, я и поучаствовала бы в этом безобразии, как оперившийся и вставший на крыло в перестроечное время новый человеческий подвид — жены-домохозяйки-бездельницы при богатых мужьях. Когда денег — лопатой греби, а заняться, кроме домашних хлопот и воспитания отпрысков, вроде бы и нечем. Да и те обязанности при желании можно переложить на прислугу и няню.

Но модельным ростом под сто восемьдесят сантиметров я не обладала, как и блондинистыми волосенками вкупе с безразмерным бюстом, как не могла при всем желании изобразить взгляд без единой мысли. А все перечисленное — непременный атрибут новой русской жены, пришедшей на смену нормальной любящей супруге. У таких, с позволения сказать, фотомоделек рождалось соответственное потомство, не отличающееся умственными способностями — будущие мажорики, наводнившие не только обе российские столицы, но и ряд европейских и американских государств. Только несколько лет спустя английские ученые провели фундаментальное исследование, доказав, что ребенок значительно чаще берет здоровье от папы, а ум — от мамы, после чего среди богачей настала мода на умных жен.

В год, когда дочери исполнилось шестнадцать, у меня не было ни богатого мужа (никакого не было!), ни лишних денег, чтобы изгаляться над собой. Но Алисина чрезмерная замкнутость на гране депрессии не давала покоя. Подросток должен быть раскован в общении со сверстниками. И более коммуникабелен, что ли. Это мое глубокое убеждение. А у дочери наметился серьезный напряг с подругами. Тут, наслушавшись восторженных воплей кузины, я поддалась на провокацию и отправила Алису на вроде бы невинный танцевальный психологический тренинг.

Нельзя! Ни в коем случае нельзя ставить подобные эксперименты над собственным ребенком, отдавая его понахватавшимся по верхам психологиням! Но как не попробовать новомодные штучки? А ведь меня предупреждали, что танцевальный тренинг можно проводить только после восемнадцати лет. Какое там. Это же модно! И круто!