К тому моменту я уже в голос над собой ржал. Не хватало только с разбегу вписаться в стену для полной уверенности, что там ничего нет. Ну что ж, сказано – сделано. Я отбежал на пару шагов и плечом врезался в стену. Хорошо, что мне хватило мозгов не делать этого дважды. Я повесил картину на гвоздь.

– Что же вы скрываете, девочки? – пробормотал я, глядя на них.

Я стал рассматривать на картине каждый мазок в надежде что-нибудь обнаружить. Какие-то зашифрованные слова, символы, знаки. Ничего. Затем я приблизился к ней, для того чтобы понюхать. И тут мне показалось, что носом я почувствовал ветер. Он словно легонько меня пощекотал.

Я отстранился, проверил, на месте ли нос. И стал медленно тянуться рукой к картине и, когда прикоснулся, почувствовал лишь выпуклые мазки масляной краски. Я прошелся по всему полотну сверху донизу, туда и обратно. Дважды. И ничего не обнаружил. И только потом, спустя кучу времени, я поменял тактику по разоблачению секретов девочек. Я поставил ладонь ребром и просто всунул ее в картину, словно всовывал руку между шторами на окне. Моя рука утонула.

Я взвизгнул, отпрыгивая назад, стал ползти по воздуху, но тут меня подхватило кресло и удержало, тепло обнимая, словно говоря мне: все хорошо, Бодя, все хорошо. Я провалился в его мягкие объятия, уставившись на картину, мое сердце выпрыгивало из горла.

– Не может быть, – шептал я. – Этого не может быть.

Отправившись от шока и силком держа себя, чтобы не удрать, я снова подошел к картине и всунул в нее руку. Она провалилась.

– Тайный проход, – не верил я.

Я не помню, сколько мне потребовалось времени для того, чтобы решиться. Я хватался за голову, грыз на ногах ногти, ходил по кабинету туда и обратно, словно подо мной горел пол. Я думал. Я думал обо всем, что прочел в дневнике. Строки то и дело всплывали перед глазами.

Я выдохся, свалился на кресло и пил чай из пустой кружки. Долго мешал его, но ложки в нем не было.

– Проход сразу за девочками, проход сразу за девочками, проход сразу за девочками… – проговаривал я.

Вряд ли я хоть раз в жизни так долго на что-то решался. Я взвешивал свои мысли, как продавец на рынке – товар, и все больше приходил к мнению: я спятил. А что, наследственное, вполне себе может быть. Я представлял, что, допустим, да, так оно и есть и существует проход куда-то там через картину с девочками, но тут же возникал острый вопрос: если я в нее прыгну, вернусь ли я обратно? Или это портал и, пройдя сквозь него, мое тело изувечит время, как в каком-то ужастике? И я буду уродом или еще хуже – какой-нибудь жижей? Я буду все видеть и слышать, но сдвинуться с места мне не удастся, и я буду умирать от горя и голода с мыслью, какой я болван. Мне предстоял серьезный выбор. Я отхлебнул невидимый чай. Потом встал.

– А, к черту! – крикнул я и прыгнул в картину.

⁂

Щелк.

Веки казались мне такими тяжелыми, будто кто-то большими пальцами на них со всей силы давил. Когда с чудовищным усилием я их открыл, то сразу зажмурился. Меня окружал яркий свет. Я ощупал под собой пол и понял, что лежу на паркете. Стал щупать воздух рядом с собой и наткнулся на такие выпирающие из стены декоративные штуки, зацепился за одну из них и, подтянувшись, поднялся на ноги. Конечности тут же разъехались, и я не понимал: то ли это из-за моей слабости, то ли действительно пол под ногами едет. Более или менее поймав равновесие, я, держась за голову, стал осматриваться. Я стоял посередине узкого, неестественно длинного коридора. Далеко впереди я увидел дверь, сквозь щели вырывался еще более ослепительный свет.

Я шел вперед, словно плыл, ноги подкашивались. Я тянулся к ручке двери и видел свои руки, они были длинными и какими-то вытянутыми. Я был напуган, ускорял темп, стал перебирать ногами быстрей и быстрей и вскоре уже бежал по светлому коридору. Я всеми силами тянулся к ручке, спотыкаясь на ровном месте, будто меня в спину кто-то толкал.

И тут я услышал пение. Женский голос. Это была песня, которая будоражила во мне самые чистые и светлые чувства, какие мог испытывать человек. Нечто загадочное и теплое – вкушая его, я блаженствовал.

Голос проходил сквозь мою душу и выворачивал меня наизнанку. Он был прекрасен. Я попытаюсь изобразить его на бумаге, чтобы вы тоже его услышали. Это были тихие мычания, такие теплые, словно свежеиспеченный пирог. Только прошу вас, обратите внимание на высокие ноты в буквах.

– …мм-ММ-мм-ММ-ммммм… мм-ММ-мм-ММ-ммммм… – От наслаждения слышать его я открывал рот, чтобы его поглотить. – … мм-ММ-мм-ММ-ммммм… мм-ММ-мм-ММ-ммммм…

И тут, я понимаю: я знаю эту песню. Я ее знал – в этом не было никакого сомнения. Я хотел начать петь, но слова будто застревали у меня в горле. Я не мог вспомнить ни одного из них, просто мычал, как человек, лишенный языка.

Когда я уже был так близко к двери, что мог ее отрыть и войти внутрь, я вцепился в круглую ручку и повернул. И, как только я это сделал, голос в сию же минуту исчез, а бьющий из щелей двери свет сменился на тьму. Я, испуганный, падаю на пол, тень туманом из двери плывет на меня. Я пячусь назад, отворачиваясь от мрака, который уже хотел меня поглотить. И потом, после моего отчаянного крика, вдруг все превращается во тьму.

Щелк.

Сейчас я расскажу, что случилось. Нет, пока я еще никуда не переместился, у меня было видение. И пусть это звучит фантастически, я должен о нем рассказать.

Еще давным-давно, задолго до того, как в дверь позвонили и почтальон отдал телеграмму с известием, что умер отец, уже тогда в моей жизни происходило нечто странное. Помимо моей девушки из мира грез я также видел видение. Я не мог предсказывать будущее или прозревать какие-то важные события для своего мира – нет, я просто видел одно и то же видение. Как я иду по коридору и тянусь к двери, при этом подпевая божественному женскому голосу.

Для того чтобы видение появилось, я должен был оказаться в каком-то определенном состоянии. Скажем, в момент необычайного страха, или в момент обморока, или как тогда, когда я прыгнул в картину. Все это видение представлялось мне сном, и я не воспринимал его всерьез. Но у меня было яркое ощущение, как будто я забыл что-то очень важное и теперь мое подсознание всячески пыталось дать мне намек.

Я терзал себя, что никак не могу вспомнить. Не могу вспомнить песню, а также кто мне поет. Мелодия, казалось, была для меня чем-то бо́льшим, чем просто мычанием. Она будто символизировала что-то, что мне было очень дорого.

Да, я определенно был странным.

После того как я слышал щелчок в своей голове, я обычно приходил в себя, и моя прежняя жизнь продолжалась. Но только не в этот раз.

Когда я поднялся на ноги, меня шатало, словно я слез с ракеты. По-прежнему мои глаза слепил яркий свет, но к тому моменту я уже к нему привык. Внутри меня появилось такое странное ощущение какой-то внезапной легкости, чувства чего-то хорошего и радостного. Конечно, я был напуган и ошеломлен, но не настольно, как ожидал. Хорошие приятные чувства как бы перекрывали мои страхи. Накрывались белым воздушным облаком поверх мрачных и темных чувств. Время от времени страх все же пробирался, подобно ужу, выискивая такие маленькие во мне щели, и выходил наружу в виде дрожащих рук и панических мыслей.