Он был сражен наповал. Как? Это любовь-то — пустяки?! Разочарование было сокрушительным и бесповоротным. Алла моментально потеряла в глазах Марата всю свою привлекательность. И несколько лет он смотрел на девушек исключительно как на объекты дружбы и сотрудничества.

Второй раз его сердце пробудилось для влюбленности во время очередной командировки в Питер. Девушку звали Алина. Созвучие имен сыграло не меньшую роль, чем внешнее сходство. Алина оказалась сговорчивее Аллы. Она увлекалась фигурным катанием, и Марат приобрел абонемент в спортивный комплекс. На крытом катке играла музыка, горели прожекторы. В свободное от работы время Марат наблюдал за тренировками фигуристов, а после, когда каток открывался для публики, они с Алиной катались вдвоем. Как известно, бесконечных командировок не бывает. По истечении трех месяцев пришла пора возвращаться в Первопрестольную.

Разлука оказалась мучительной. Алина провожала Марата на поезд и долго стояла у края перрона, вытирая слезы. Она обещала писать. Сначала письма приходили часто, потом все реже и реже. К Новому году Калитин получил от девушки открытку с поздравлением. Приписка «Будь счастлив!» очень ему не понравилась. Нехорошие предчувствия закрались в его сердце. Однажды ему приснился сон: Алина, улыбающаяся и прекрасная, машет ему рукой, словно прощаясь. «Разве мы больше не встретимся?» — спросил Марат. «Я выхожу замуж… — ответила она. — Прости!»

Сон был вещим. После Нового года письма приходить перестали. Калитин звонил Алине, но та не брала трубку. Он написал своему товарищу в Питер, и тот сообщил, что Алина действительно вышла замуж за курсанта военного училища.

Марат решил, что женщины не достойны его внимания, ни на одну из них нельзя рассчитывать всерьез. С тех пор он строил свои отношения с ними по совершенно другому принципу, легко и свободно. Любовная, интимная связь, — пока не надоест, а после — спокойное расставание. Казалось, чувства не имели больше власти над ним.

Марат был хорош собой, — высокий, крепкий, подтянутый, с правильными, хотя и крупными чертами лица, черноволосый, темноглазый. Женщины охотно с ним знакомились, влюблялись, вступали в связь. Калитин их не обманывал: сразу предупреждал, что симпатии его недолговечны, чувства изменчивы, как весенний ветерок. Прекрасных дам сии откровения не пугали. Каждая надеялась, что все это применимо к другим, а вот она — единственная и неповторимая — сумеет своей красотой и обаянием склонить ветреного кавалера к женитьбе. Не тут-то было! В любой женщине Калитину мерещился призрак Аллы-Алины. Они обе слились в некую единую субстанцию, которая не позволяла ему по-настоящему увлечься, отдаться чувствам.

Временами на Марата накатывала депрессия. Ее проявления становились все более продолжительными, изматывающими. Он пробовал пить, но это не помогало. Видимо, природное отвращение ко всяким излишествам, в том числе и большим дозам алкоголя, сыграло положительную роль. От двух-трех рюмок Калитин не пьянел, а от двух-трех стаканов ему становилось так плохо, что он потом неделю болел. Друзья посоветовали обратиться к толковому психотерапевту.

Марат отличался на редкость крепким здоровьем и не имел знакомств в медицинских кругах. Однако идти к кому попало не хотелось. Он принялся наводить справки. Один из бывших сослуживцев, который проходил курс психологической реабилитации после чеченской войны, порекомендовал Марату доктора Закревскую.

Калитин долго раздумывал, колебался, но очередной затяжной период депрессии все же заставил его обратиться к специалисту.

Так Марат познакомился с Ангелиной Львовной. Докторша казалась полной противоположностью тем женщинам, которые ему нравились: низенькая брюнетка с выраженными формами груди и бедер, с живыми карими глазами и круглым добродушным лицом. Ее черные волосы были гладко зачесаны назад и собраны на затылке в пучок.

«Зануда. Синий чулок! — окрестил ее Марат. — Только очков не хватает».

Но и очки имели место. Просто Закревская то надевала их, то снимала, в зависимости от освещения, настроения и проделываемой работы.

— Я вас слушаю, молодой человек, — сказала она, когда Марат впервые явился в ее кабинет, все еще в нерешительности, стоит ли раскрывать сокровенные тайны души перед чужим человеком.

Нужно было что-нибудь говорить, раз уж он пришел. И Калитин постепенно, слово за слово, выложил Ангелине Львовне все перипетии своей запутанной жизни.

Сеансы психотерапии, за время которых Марат избавился от приступов депрессии, тянулись около года. Он успел привыкнуть к Ангелине Львовне, ее хрипловатому голосу, открытому взгляду и улыбке.

— Ну, я полагаю, теперь вы полностью вернули себе душевное равновесие, — в один из дождливых осенних вечеров заявила доктор Закревская. — Вам больше не нужно приходить ко мне.

— Как? — растерялся Марат. — Почему не нужно?

— Вот так! — улыбнулась она. — Все, что могла, я сделала.

Калитин вышел из ее кабинета, не чуя под собой ног, не попрощавшись как следует, не поблагодарив. Неделю он прожил как в тумане, а в воскресенье позвонил Ангелине Львовне.

— Давайте поужинаем вместе, — предложил он. — Вам нравится «Лангедок»?

— Не знаю, — засмеялась она. — А что это такое?

«Лангедок» — небольшой уютный ресторанчик — славился французскими винами и изысканной кухней. Именно в нем Марат и докторша впервые встретились в «неформальной» обстановке…

Лариса легко нашла офис киностудии «Дебют». Он оказался на удивление небольшим. В сумрачном холле, украшенном искусственными деревьями в кадках, сидела секретарша — женщина средних лет, с бесцветными волосами и в очках.

— Вам кого? — хмуро спросила она, окидывая посетительницу строгим взглядом.

— Я… — оробела Лариса. — Я по поводу объявления…

— Какого объявления?

— Насчет работы. Я звонила вчера вечером…

— А-а! — не дослушав, кивнула секретарша. — Тогда вам к Чарову. Вторая дверь по коридору, с левой стороны.

— С-спасибо, — пробормотала Лариса, бочком проскальзывая мимо сердитой дамы.

В коридоре было темно и пустынно. Пахло пылью.

Лариса представляла себе киностудию несколько по-другому. По ее мнению, здесь должны толпиться актеры, режиссеры, операторы, гримеры, статисты и прочий киношный народ; повсюду должны громоздиться декорации, висеть костюмы, стоять камеры, гореть прожекторы… и происходить еще много чего шумного и чудесного. Полная тишина и безлюдье неприятно поразили учительницу Мельникову.

«Наверное, сама киностудия в другом месте, — решила она. — А здесь что-то вроде конторы… или отдела кадров».

Лариса подошла к двери с табличкой «Чаров В.А.» и осторожно постучала. Из кабинета раздался приятный басок:

— Входите!

В светлом квадратном помещении стояли письменный стол с компьютером, несколько стульев и старинная чугунная вешалка, которая совершенно не вязалась со всей остальной обстановкой. На вешалке одиноко висело длинное горчичное пальто Чарова.