– Ты придешь завтра?

Я кивнул. Просто не стал обещать, да и вряд ли смог бы что-то сказать. От нахлынувших ощущений ноги стали ватными и голос, кажется, пропал. Стиснул ее, уткнулся в шею за ушком, сосчитал до десяти, чтобы успокоиться и как сопляку не выпустить непрошеные слезы.

За что я заслужил ее, такую совершенную?

Ведь, по сути, ничего не сделал примечательного и просто бездарно промотал свою жизнь. Но время шло, тянуло сквозняком, она озябла. Я поцеловал ее в пухлые искусанные губы и отпустил. И ушел прочь, потому как все еще боролся с непреодолимым желанием остаться сегодня с ней.

Но нет, по крайней мере, не сейчас. Еще не время.

Дома меня ждал наряд полицейских. Я даже не почувствовал подвоха, думал опять по делу сына. Не осознал, что уже глубокая ночь и, по сути, тот должен крепко спать.

Меня практически окружили и уж было хотели повязать, но главным оказался недавний знакомый сержант. Тот самый, с которым мы составляли протокол в квартире художника. Четыре часа в адских условиях кого угодно сблизят. Вот и сейчас это мимолетное знакомство сыграло мне на руку. Меня вежливо пригласили ко мне же домой, попросили взволнованную жену удалиться из гостиной и задали главный вопрос: "Где я был?"

Я честно ответил, что в баре. Да и от меня разило прилично. Замоченные водкой рукава все еще пахли свежаком. Не увидев каких-то поползновений в сторону лжи с моей стороны, сержант задал следующий вопрос.

– Во сколько вы уехали с работы и когда в последний раз видели закрепленную за вашим участком практикантку?

Воздух для меня закончился. Вселенная пнула под дых второй раз за сутки, закономерно ответив на мою излитую вовне вчерашнюю ненависть…

Допрос длился всего полчаса. Но за это время мне препарировали мою черепную коробку раз пять, задавая одни и те же вопросы по кругу в разных интерпретациях.

Что я мог ответить им, кроме правды?

Я априори никогда не врал. Но даже сейчас, как ни пытались они раскрутить мой кубик Рубика, других ответов не услышали. Я уехал, мисс Вездесуюсвойнос оставалась в здании. Мое такси приехало чуть раньше, а она так и осталась стоять в коридоре, рядом с вешалкой, держа свой зелененький плащ в руках.

Несложно было догадаться, что она убита. Но когда я узнал подробности, меня это повергло в шок. Ее тело было иссушено, но в отличие от других подобных случаев, еще и зверски разорвано на куски. Меня передернуло от воображаемой картинки, и я уже не был удивлен, почему полицейские так упорно дожидались моего прихода.

Конечно, я умолчал о нашем инциденте в уборной и о моих подозрениях по поводу ее тайного задания. Второе вообще было лишь моими догадками и, возможно, дело обстояло совершенно по-другому. В противном случае я, получается, зря обидел девочку. Это вообще жестоко, в последний день своей коротенькой жизни остаться абсолютно неудовлетворённой.

Наш отдел закрыли на несколько дней, пока там работали следопыты. Вряд ли они что-то найдут, но я им до приторности благодарен. Временно меня освободили от работы и попросили никуда не уезжать из города. А также не бродить вечерами по улицам. Конечно, комендантский час еще официально не был введён, но рекомендаций все же попросили придерживаться.

Черта с два я их желал слушаться. За день и так весь пропитался ненавистью и недовольством жены. Ее подозрительность оскорбляла, но я ничего не мог с этим поделать. Такова природа человека – самые близкие оказываются самыми жестокими палачами и судьями.

Каждый вечер я сбегал из дома и направлялся в убежище для своей души. "Тройка" меня радостно встречала, там я был сыт, доволен жизнью и влюблен по самые уши. Моя идеальная женщина сделала эту жизнь светлее и радостнее, и я не собирался от этого отказываться.

Вообще, что-то странное творилось между нами. Химия крови в нашем случае была слишком примитивным оправданием. Мы практически не говорили, лишь обменивались взглядами и прикосновениями. Но чувствовали друг друга, словно сиамские близнецы, разделенные по чьей-то нелепой прихоти. Все больше и больше нас затягивал водоворот чувств, что в какой-то момент стало совершенно понятно, мы готовы переступить за черту и отправиться в наше общее будущее. Именно тогда я отпустил на свободу измученный рояль, взял ее за руку и прижал к себе. И, не обращая внимания на публику, страстно поцеловал, врываясь в ее рот языком, желая немедленно сделать эту женщину своей, целиком и полностью.

Я выпивал ее страстно и нежно, как бокал горячего терпкого красного вина, приправленного апельсиновой цедрой и имбирем. Сходил с ума от одного ее запаха, от ее жаркого тела плавился не только мой мозг, но и душа. Я целовал каждый миллиметр ее бархатной кожи, словно это была наивысшая в мире драгоценность. Меня лихорадило от обрушившейся лавины чувств, и она это прекрасно понимала.

Ее поцелуи были удивительно легкими и нежными, а пальцы порхали по моим мышцам, словно бабочки. Никакой грубости, никаких терзаний я не мог даже предположить, находясь рядом с ней. И в этом мнении мы были едины. И наши души пели в унисон, и это была самая прекрасная музыка…

Я плохо соображал в тот вечер и вообще был до неприличия счастлив. А что собственно ждать от мужика, который оказался на седьмом небе вот так, внезапно. Да я за последние лет пятнадцать и не припоминал даже подобного. Оттого и сознание возвращать меня в реальный мир не спешило. Ну и я не спешил. Лишь почувствовал, как вдруг пробежался холодок по телу из-за откинутого прочь покрывала.

Моя совершенная мисс встала и направилась к тумбе. Из верхнего ящика она достала острый перочинный нож. И даже в свете прикроватной лампы я видел, как отражаются мелкие блики от опасно острого лезвия. Но страха во мне не было совсем. Совершенно атрофированное чувство самосохранения тоже где-то валялось в уголочке и сладко посапывало от перенесённого несколько минут назад оргазма. Я даже улыбнулся своим мыслям и заодно этой великолепной женщине. Будь вдруг она вампиром или убийцей, я вряд ли бы дернулся и определенно не стал бы даже защищаться.

Она же подошла к окну и, отодвинув потрепанную занавесь, сжала в руке слегка озябший от сквозняков лист молочая. Безжалостно отделив его от ствола, она вернулась к кровати и все так же молча присела рядом. Затем обхватила мое запястье и чиркнула по нему тонким лезвием, оставив небольшую, но глубокую рану, примерно в сантиметра три.

Моя невероятная и гипнотическая нимфа продолжала держать пораненную руку так бережно, что я боялся дышать. От переизбытка нежности оказывается совершенно не чувствуешь боли. Раньше я этого не замечал. Чертова химия крови! Возможно, поэтому многие женщины решаются родить во второй раз? Потому что от накрывающей вселенской любви совершенно не помнишь о боли?

Через несколько секунд выступившая пузатая багровая капля запеклась, и моя мисс Идиллия стерла ее ладонью, а затем пропитала рану соком срезанного листа. Я удивленно посмотрел на нее, но вопрос задать … смалодушничал? Испугался?