— Поедем домой, Грег, — ласково прошептала она, взяв его под руку. — И будем любить друг друга.

Неловкость, которую Лизетт ощущала во время торжественного обеда, исчезла. Родные Грега и друзья семьи очень хорошо относились к молодой француженке, изо всех сил старались, чтобы она чувствовала себя как дома. Лизетт и Грег побывали на озере Тахо, в Йосемитском национальном парке, в Монтеррее. Грег любил Америку и страстно желал, чтобы и Лизетт полюбила ее.

Европу Грег вспоминал с ужасом. Картины нищеты и страданий, увиденные им, продолжали преследовать его: бесконечные колонны изможденных беженцев со скудными пожитками за спиной; Кан и Шербур, превращенные бомбардировками в руины; закопченные стены сгоревшего замка в Вальми. Грег благодарил Господа за то, что увез оттуда Лизетт. Он очень любил ее и надеялся, что теперь и жена отвечает ему взаимностью.

Чисто французское обаяние Лизетт восхищало Грега: грациозность, женственность, природный шик. Он очень гордился женой. В личной жизни у него все складывалось замечательно, профессиональные дела тоже шли хорошо. Грег был чертовски счастлив и понимал это.

Еще до войны он основал рекламное агентство «Диринг адвертайзинг», и оно процветало благодаря деньгам семьи и недюжинному таланту Грега. Оборот составлял уже миллион долларов в год, когда японцы напали на Перл-Харбор. Пока Грег был в армии, делами агентства занимался его довольно способный заместитель, однако особых успехов тот не добился. Вернувшись домой, Грег обнаружил, что дела агентства идут еле-еле, но не слишком огорчился. Он понимал, что послевоенный мир ждет нового, динамичного подхода к рекламе, поэтому уже через несколько месяцев после его возвращения в рекламе появились живость и «изюминка».

Грег с удивлением узнал, что Люк Брендон устроился в одно из крупнейших рекламных агентств. Грег вступил в борьбу за право рекламировать продукцию крупной международной компании «Кемико», надеясь, что это значительно улучшит дела «Диринг адвертайзинг». Но тут выяснилось, что директор по работе с заказчиками конкурирующего лондонского рекламного агентства — Люк Брендон.

— А ты знаешь, что Люк тоже занялся рекламным делом? — спросил Грег у Лизетт, когда они сидели возле бассейна.

Легкий румянец тронул щеки Лизетт.

— Да. Разве я не говорила тебе об этом?

Грег подавил легкое беспокойство. Брендон регулярно писал Лизетт, и она всегда сообщала мужу о письмах, даже оставляла их распечатанными на столе. Но значит, было по крайней мере одно письмо, о котором Лизетт не упомянула.

— Сразу после увольнения он несколько месяцев работал в издательской фирме, — спокойно сказала Лизетт. — А затем получил предложение от агентства «Томсонс» и с радостью принял его. — Легкая улыбка тронула ее губы. — Люк написал, что издательское дело — это профессия джентльменов, поэтому его и не тянет к ней.

Грег усмехнулся:

— Возможно, когда-то это и была профессия джентльменов, но сомневаюсь, что она осталась таковой. Послевоенный мир резко отличается от довоенного.

Лизетт устремила взгляд на изумрудно-голубую поверхность бассейна. Люк сообщил ей, что сменил профессию, и в том же письме он спросил, счастлива ли она с Грегом. Если нет, он предлагал ей немедленно приехать к нему в Лондон. Люк написал, что до сих пор любит ее и верит: сама судьба предназначила их друг другу. Он утверждал, что, обманывая Грега, Лизетт обманывает и сына. Доминик никогда не узнает, кто был его настоящий отец, поскольку Лизетт не сможет рассказать ему про Дитера Мейера.

Лизетт сразу разорвала письмо. Ее давно терзала мысль о том, что она не сможет рассказать Доминику о его настоящем отце. Но что же ей делать? Обманув мужа, она сама угодила в ловушку, и с каждым днем груз лжи все сильнее давил на нее.

Лизетт страдала, когда Грег с гордостью говорил о Доминике, когда Изабель благодарила ее за внука. Однако Лизетт не рассказала об этом Люку. Она написала ему в самом решительном тоне и просила никогда не предлагать ей уйти от Грега… сообщила, что счастлива… и, возможно, скоро у нее родится второй ребенок… что дом ее там, где Грег, и так будет всегда.

Через месяц Лизетт получила столь же решительный ответ. Люк извещал ее о том, что женится. Невесту зовут Анабел Лей-си. Он познакомился с ней еще до войны, а после возвращения в Англию регулярно встречался. Люк признался, что не любит ее, но она любит его. Анабел из состоятельной семьи, у нее есть собственный капитал. Он язвительно заметил, что этот брак такой же, как у нее. Это письмо Лизетт тоже разорвала.

— Судя по свадебной фотографии, у него очень хорошенькая жена, — сказал Грег, и Лизетт через силу улыбнулась.

— Да, — согласилась она. — Они венчались в церкви Святой Маргариты в Вестминстере. Наверное, все было очень торжественно. Но мне странно видеть Люка в гражданском костюме.

Волосы Лизетт мягко ниспадали на плечи, совсем как в тот день, когда Грег впервые встретил ее. Она казалось очень юной и хрупкой, но ведь Лизетт всего девятнадцать лет. Тревога Грега усиливалась. Лизетт говорила, что счастлива и любит его. Но так ли это? Он замечал, что порой, когда жена думала, что за ней никто не наблюдает, глаза ее затуманивались слезами, а тонкие брови сходились к переносице, словно Лизетт терзала глубокая печаль. Может, причина ее страданий — Люк Брендон? Может, упоминание о его женитьбе так расстроило Лизетт и сейчас?

Грег помнил, как Люк собирался жениться на Лизетт. Помнил, с какой болью Лизетт говорила о том, что мужчина, которого она любила, умер и что она не знает, как ей снова научиться любить. Позже, уже после их свадьбы, Лизетт сказала, что никогда не любила Люка, однако время от времени Грег сомневался в правдивости этих слов. Но как бы там ни было, она вышла замуж за него, Грега, и нечего ворошить прошлое.

— Ты не забыла, что в семь часов мы приглашены на коктейль к Уорнерам? — спросил Грег, мечтая навсегда избавиться от сомнений.

— Нет, не забыла. — Лизетт бросила взгляд на крохотные золотые часики. — Пожалуй, приму душ и переоденусь.

Грег поставил на столик свой бокал и поднялся с шезлонга. Воротник его белой шелковой сорочки был распахнут, джинсы плотно облегали бедра.

— Тогда пойдем вместе. — Он притянул жену к себе. — Мы успеем не только принять душ и переодеться.

Грегу всегда доставляло наслаждение заниматься с Лизетт любовью. Он любил в ней все: изгиб шеи, гладкие молочно-белые груди, тонкую талию… Даже длинный шрам на внутренней стороне бедра не нарушал ее гармоничной красоты. Увидев этот шрам впервые, Грег погладил его пальцем и сразу заметил, как напряглась Лизетт. Пытаясь успокоить ее, он сказал, что шрам почти незаметен. Однако Грег понял. — Лизетт ему не поверила. Этот шрам очень огорчал жену, поэтому Грег делал вид, будто не помнит о нем.

Через полчаса Лизетт неохотно выскользнула из объятий мужа и встала с кровати.

— Мы опоздаем, дорогой, — уже половина седьмого.