тогда он повторно вложил часть своего состояния в аренду сорока тысяч акров общинной земли на одном из Гавайских островов. Проницательно воспользовавшись уязвимостью находящейся в долгах королевской семьи Гавайев, он получил землю, одолжив им денег на решение финансовых проблем, о чем местные газеты – по всей видимости, принадлежавшие его соперникам-хоуле, – с осуждением писали как о насильственном захвате земли37.

Шпрекельс вложил полмиллиона долларов в оросительный канал протяженностью почти пятьдесят километров – и построил завод, оснащенный новейшим оборудованием, позволявшим растапливать промышленные печи непросохшей зеленой багассой, которую доставлял на завод автоматический конвейер. Также он внедрил рельсовую откатку, а еще в 1881 году провел на завод электрическое освещение. При помощи собственной судоходной компании он сумел «связать» свое поместье, а также поместья, принадлежавшие семьям хоуле, со своим заводом в Калифорнии, таким образом бессовестно создав монополию на перевозку грузов и пассажиров между Гонолулу и Сан-Франциско38. Отчасти благодаря своему местному партнеру, компании Irwin&Co., Шпрекельс контролировал почти половину сахарного урожая на Гавайях. Кроме того, он владел более чем половиной государственного долга королевства и представлял собой реальную силу, стоящую за троном39. Конечно, правительство Гавайев, в котором преобладали плантаторы-хоуле, чувствовало, что Шпрекельс загоняет их в угол.

Но Шпрекельс не был неуязвим. Ударивший по всем гавайским плантациям кризис 1884 года нанес капиталовложениям магната особенно тяжкий ущерб, и, по слухам, ему удалось выжить только за счет того, что он обманом забрал собственность у акционеров своей компании. По крайней мере, такого мнения придерживался журналист газеты «Хроники Сан-Франциско» (San Francisco Chronicle), – и едва не поплатился за него жизнью, когда его чуть было не застрелил один из разъяренных сыновей Шпрекельса. Газетная новость стала первым знаком того, что власть Шпрекельса на Гавайях ослабла, что, по всей видимости, побудило «Большую пятерку хоуле» освободить королевство от его экономической власти путем привлечения огромного займа, выданного лондонскими финансистами в 1886 году40. Они вновь вернули себе потерянную землю, а к 1898 году почти все плантации Шпрекельса находились в руках компаний Castle&Cooke и Alexander&Baldwin, принадлежавших хоуле41. По прошествии нескольких лет они разрушили и судоходную монополию Шпрекельса, а в 1910 году завладели даже его океаническими маршрутами, сумев обрести полный контроль над гавайской сахарной отраслью42.

Опять же, тот путь, которым воспользовались для возвращения утерянного влияния представители колониальной буржуазии хоуле, не был уникальным, ведь по нему же прошли предприниматели на Барбадосе и Гваделупе. Класс плантаторов на Филиппинах, возникший благодаря объединению семей китайских дельцов с филиппинскими капиталовложениями, пережил еще более впечатляющее возрождение в XX веке, когда остров находился под управлением американской администрации. Когда инвесторы из США в начале XX века перестроили и модернизировали филиппинскую сахарную промышленность, при этом сосредоточив ее на довольно небольшом количестве центральных сахарных заводов с большой капиталоемкостью, филиппинские сахарные элиты создали банк-посредник для того, чтобы завладеть этими заводами. В 1930-х годах филиппинцы владели 94 % земли, на которой произрастали сахароносные культуры, и контролировали 51 % производства сахара на центральных заводах, и еще 20 % производства было в руках испанцев. Это привело к возникновению сплоченного сообщества филиппинских сахарных дельцов, которому предстояло править страной на протяжении большей части XX века43.

Представители богатых семей плантаторов и банкиров всегда играли в Англии и Нидерландах важную политическую роль, но в странах, где производился сахар, таких как Перу, Доминиканская Республика и Филиппины, политическое и экономическое влияние сахарных королей было намного более всеобъемлющим. Как выразилась Виолетта Лопес-Гонзага, они создавали «сахарные земли» (sugarlandias), на которых почти каждый аспект жизни человека зависел от влиятельных семей сахарных плантаторов, давно пустивших корни на островах, но в то же время сумевших стать частью мировой сахарной экономики44. Одной из таких семей была китайско-филиппинская семья Лопес. Их предпринимательский путь берет начало в 1830-х годах, когда они открыли на Филиппинах текстильную мануфактуру и сколотили состояние на сахарных плантациях Негроса, где им принадлежала самая крупная на Филиппинах начала XX века мельница. Одному из членов семьи в дальнейшем предстояло стать вице-президентом в период правления Фердинанда Маркоса45.

В Перу сахарные плантаторы были частью национальной олигархии, правившей страной с конца XIX столетия по 1931 год, а между 1900 и 1919 годами двух таких «сахарных королей» даже выбирали президентами46. В Доминиканской Республике сын Хуана Баутисты Вичини, основателя знаменитого сахарного бизнеса, был президентом государства с 1922 по 1924 год. Именно он помогал американцам выбраться из болота, в котором они застряли после оккупации Филиппин в 1916 году47.

Яванский сахар для Азии

Несмотря на то что колониальная буржуазия в большинстве своем выдержала кризис 1884 года – как и их «коллеги» в европейской свеклосахарной промышленности, – их ряды поредели, да и их мир уже не был прежним. Сахарным промышленникам в Луизиане, на Яве и на Гавайях, как мы уже отмечали, пришлось придать иной облик своим старым ассоциациям или учреждениям, основанным в 1840-х и 1850-х годах. Эти новые ассоциации сильнее прежних влияли на все, что касалось вербовки и выплат, а организации выпускали собственные профессиональные научные журналы и обустраивали экспериментальные «сахарные пункты».

Ява, ставшая вторым в мире экспортером сахара, достигла замечательных результатов в переориентации после кризиса 1884 года. С 1875 по 1927 год ее сахарный экспорт увеличился более чем в десять раз, при этом полностью изменились пункты назначения, в которые поступал этот сахар. Потеряв европейские рынки из-за протекционистских мер, направленных на поддержку производства свекловичного сахара, и не имея возможности конкурировать на рынке США, также усиливавших свою протекционистскую политику, яванская сахарная промышленность, несмотря на все трудности, достигла невероятного успеха, завоевав главные азиатские рынки. К середине 1920-х годов именно они стали главным пунктом поставок яванского сахара, из которого 40 % от общего количества шло в Индию, а другие 40 % – в Японию и Китай48.

В конце XIX века выдуватели конфет все чаще встречались на японских улицах, о чем свидетельствует картина «Амейя», которую в 1893 году создал американский художник Роберт Фредерик Блум

Как и любая другая страна, проводившая стремительную индустриализацию, Япония «распробовала» сахар и предприняла первые шаги по созданию собственной сахарной отрасли. Сладости там до конца XIX века производились ремесленным способом, но со временем они становились все популярнее и просачивались на японские улицы благодаря продавцам-одиночкам49. Попытка развить свеклосахарную промышленность на Хоккайдо – колонизированном острове на севере Японского архипелага – ни к чему не привела, несмотря на помощь в этом вопросе немецких технических специалистов. Все же в Японии появились