Ладно, чего загадывать — черные в ночи силуэты обоих судов уже явственно виднеются впереди, всего в полусотне метров от нам. И как же много теперь зависит от искусства кормчих — ведь они должны подвести оба струга к галерам и успеть развернуть их против речения реки так, чтобы те причалили вдоль бортов фусте! И ведь именно в этот миг нам придется грести — стараясь работать веслами без всплесков, чтобы не насторожить дозорных… Ладно, будь что будет — сейчас уже поздно что-то переигрывать.

Спустя пару минут (а может и меньше, охватившее меня напряжение скрадывает ощущение времени) Степан Никитич начал плавно заворачивать струг рулевым веслом. И одновременно с тем по уговору с кормчим я негромко приказал:

— Весла в воду — да поглубже, без всплеска.

Чтобы весло вошло в воду без особого шума, нужно развернуть лопасть вертикально — с чем поднаторевшие ходить по Дону дружинники справились идеально.

— И-и-и ррраз…

Тяжело сделать гребок совсем без шума — в момент, когда отводишь весло назад, оно все одно поднимется из воды. Потому воины сделали один очень сильный гребок — в расчете, чтобы инерции движения струга хватило добраться до самой галеры!

Меня аж повело назад, до того мощно рванули к берегу…

Но, увы, нет — наш рывок хоть и получился отменным, но до фусте мы все же не дотянули. А сзади уже раздался встревоженный голос кормчего:

— Еще раз!

— И два!

Мы едва успели сделать второй гребок прежде, чем течение Дона протащило бы струг мимо галеры… А после гребцам правого борта пришлось судорожно убирать весла, чтобы не сломать их об фусте! Но между тем, на галере уже послышались чьи-то шаги — а мгновением спустя за борт свесился один из стражей:

— Chi alto porta… Allarme!!!

— Крюки!!!

Все, внезапно напасть не получилось. И как хоть казаки семнадцатого века умудрялись скрытно подойти к турецким галерам в море⁈

В воздух тотчас взвились абордажные крючья (по случаю прикупленные на базаре) — а за бортом фусте послышался шумный топот ног сразу нескольких человек и настороженные крики; мгновением спустя ночную тьму прорезал звон сигнально колокола, на который тотчас отозвались со второй галеры! И практически сразу, следом, громко бахнул набатный колокол со стены генуэзской Таны…

Приехали.

— Сулицы готовьте, щиты! Они сейчас из самострелов бить будут!

Закусив губы, я кляну себя за то, что не разрешил дружинникам облачиться в брони — ну помимо стеганных поддоспешников, что мы итак на ночь одеваем. Боялся, что звяканье металла может кого насторожить! Но между тем, про щиты я приказал очень вовремя: за борт фусте свесился десяток арбалетчиков разом — и в тот же миг раздался дружный хлопок тетив!

— А-а-а!!!

Дико закричал раненый в голову невольник, свалившись вниз, на щиты соратников… Не желая рисковать дружинниками, первой волной абордажа я послал именно выкупленных нами воинов — большинство которых, кстати, угнали с Литовской Руси, владений Черниговского княжества.

Парой секунд спустя, вниз безмолвно рухнул еще один ратник — и двое с отчаянными криками боли… Отложив бесполезные теперь арбалеты (генуэзцы смогли поразить лишь троих воев, остальные болты пришлись на щиты дружинников), стража схватилась за абордажные топоры…

— Бей сулицами!!!

Одновременно с приказом, сорвавшимся с губ, я сам отвожу павезу в сторону, скрутив корпус вправо — после чего резко переношу вес тела на левую ногу, со всей возможной яростью и силой метнув дротик! А следом за борт фусте устремилось еще два десятка сулиц — вгрызшихся в настил палубы, павезы генуэзцев, успевших подставить защиту… И человеческую плоть: наконец-то и на галере раздались крики боли! Одновременно с тем послышался и рев бросившихся на врага абордажников, сумевших все же перебраться на вражеское судно — правда, их уцелело всего двое из первой волны…

— Вперед, братцы, вперед!

В порыве боевого азарта я сам рванул к одной из веревок, увязанной к крюку и свисающей с борта галеры. Закинув павезу за спину, я схватился за нее — и принялся спешно карабкаться наверх, не к месту подумав, что для полноты образа не хватает зажатого в зубах тесака…

Между тем, схватка на борту галеры была сколь яростной, столь и короткой — ведь на каждого освобожденного невольника пришлось как минимум трое стражей! Но все же северяне подарили нам время, чтобы дружинные (и я в том числе!) успели перебраться через планширь…

— Бей!

Я едва успеваю рвануть чекан из-за пояса, одновременно с тем сильно пригнувшись, буквально нырнув под размашистый удар налетевшего стража! Вражеская секира вспорола воздух над самой макушкой, заставив двигаться еще резвее… И пружинисто распрямившись, я на развороте корпуса с силой вгоняю боек чекана в спину генуэца! Узкое лезвие кавалерийского топорика ожидаемо прорубило звенья вражеской кольчуги, бросив вскричавшего фрязя на фальшборт…

Рванув топор на себя, разворачиваюсь, бешено озираясь в поисках новых врагов — но вторая абордажная волна, состоящая из отборных дружинников, зачистила галеру. Лишь один уцелевший страж рванул к сходням, спасая свою жизнь… Но именно в этот миг луна показалась в разрыве облаков, и я ясно разглядел генуэзцы по отблеску кольчуги! Действуя на инстинктах и рефлексах Федора, легонько так завожу правую руку за спину — и тотчас рывком распрямляю ее, разжав пальцы на рукояти в последний миг… И чекан, сделав в воздухе оборотов пять, врезается в спину ворога, бросив его тело на сходни!

А затем, при свете показавшейся луны я также смог разглядеть и открытые ворота генуэзской Таны, ведущей к пристани, и толпу моряков с галер, уже рванувших к своим кораблям…

— Да твою же ж… Дружинники, все на корабли! И в брони облачайтесь, и наши хватайте — да быстрее, как можно быстрее!

Ох, какая каша заваривается…

На второй фусте все еще звенят клинки и гремят яростные крики повольников. Струг Михаила шел следом за нами — и после ударившего набата времени на зачистку корабля у моего ближника осталось совсем немного… Надеюсь, хотя бы сам он цел — как и прочие приданные ему дружинники!