Так, словно я в самый последний миг сумел нащупать правильное направление — и наконец-то сделал шаг в нужную сторону… Секундой спустя она негромко ответила — причем глаза ее хищно так блеснули:

— Зэхэкъутэн тэтархэр!

…Остаток дня мы провели в рабочей суете, продавая меха и воск (большая часть действительно ушла к Марко по оптовой цене) — и на вырученные деньги покупая русских невольников и оружие. Самое простое оружие — затрофенные татарами топоры, легкие, плетенные из лозы калканы (даже без металлических умбонов, только обтянутые кожей)… Да пять десятков дротиков-сулиц — и ведь их пришлось искать по всему торгу!

Именно ратников удалось выкупить всего семнадцать человек — достаточно здоровых и крепких, чтобы могли взять оружие в руки. Не желая лишний раз раскрывать своих планов и боясь невольной утечки, посвящать освобожденных невольников в наши планы мы не стали. Нет, мы просто коротко объяснили, что нам нужны воины, и скоро освобожденным полоняникам представится возможность отблагодарить своего благодетеля верной службой… А пока они могут нормально поесть и отдохнуть, вкусив сладкий глоток свободы.

Собственно, Дахэжан я также ничего не разъяснял — лишь попросил заночевать ее на галере со всей дружиной, предупредив, что обязательно пошлю гонца, когда у нас все будет готово… Что именно и как, объяснять не стал — ну а девушка не стала переспрашивать, поняв, что до поры я ничего лишнего рассказывать не буду.

Тем не менее, моей просьбы заночевать на галере со всей дружиной Дахэжан послушалась…

Микола, как мы и уговорились, доставил груз рыбы и ушел в море еще до вечернего пения муэдзинов, с высоты минаретов призывающих верующих мусульман к намазу. С наибольшим волнением я ждал последней вечерней молитвы, отмеряя время по солнцу — и боясь, что еще до намаза увижу следующий с севера казачий струг…

А после, когда муэдзины действительно пропели в последний раз — как раз в районе семи часов вечера — я уже неотрывно смотрел на излучину реки, ожидая, когда же, наконец, появится струг с «рыбаками»! При этом отчаянно боясь, что что-то пошло не так, и судно с казаками так не появится по какой-то неизвестной мне причине…

В этот период в голове роились совершенно безумные идеи — как например, напасть на охрану рабских загонов с наличными силами. С учетом пополнения из выкупленных невольников и нукеров Дахэжан, у меня бы собралось восемь десятков воинов… Не так уж и мало — и пробиться к любому из загонов, освободив несколько сотен невольников, этих сил бы хватило.

Но! Но, несмотря на кажущуюся малочисленность «силовиков» в Азаке (сотня татар, по полсотни стражей от каждой Таны), общие силы рабской и купеческой охраны уходят за тысячу человек. Плюс экипажи обеих галер генуэзцев (почитай, морская пехота), плюс боеспособное ополчение обеих колоний, состоящее из бывших и действующих моряков… Это еще тысяча человек — и если при нападении повольников у меня есть твердые основания полагать, что итальянцы запрутся в своих замках и никуда не полезут, то в случае бунта рабов они наверняка вмешаются.

Учитывая же, что в каждом из пяти загонов баб и мужиков примерно пополам, что оружия на продажу, хранящегося на складах у базара, не хватит и на пару сотен воинов, что до набата мы успеем освободить невольников лишь одного загона… Короче, второго восстания Спартака мне никак не поднять.

Стоит ли и говорить о том, какое счастье я испытал, когда на заходе солнца из-за излучины Дона вдруг вынырнул знакомый казачий струг, следующий на юг аж из Гребни⁈

Глава 21

…- Ну, братцы, с Богом. Отталкиваемся веслами…

Приказываю я негромко — но в абсолютной тишине, царящей на струге, мой голос слышен каждому из ратников. И сидящие на носу воины, а также гребцы правого борта дружно уткнули лопасти весел в деревянный причал и пристань, отталкиваясь от них… В то время как сам я невольно перекрестился — при этом подумав о том, что как-то очень быстро усваиваю местные религиозные традиции, ненавязчиво проникающие буквально в подкорку подсознания.

Или же во мне просто просыпается «память предков»? Кто знает, кто знает…

Оба струга отплыли от причала один за другим; наши кормчие немного поколдовали с рулевыми веслами так, чтобы развернуть суда носом по течению. После чего мы со скоростью реки, несущей свои воды в Азовское море, двинулись к причалившим метров за двести от нас генуэзским галерам.

Воины безмолвствуют — в том числе и выкупленные нами невольники, хотя глаза последних бешено сверкают! Ну конечно — ведь им дали шанс поквитаться с активными участниками местной работорговли и, по сути, бенефициарами разбойничьих татарских набегов…

На реке довольно темно, и крупные силуэты галер на расстоянии едва различимы — и это очень хорошо: значит, наши струги сейчас не видит и корабельная стража. Сегодня, помимо ярко светящих звезд, небосвод украшает и растущая луна — но ее регулярно закрывают набегающие, рваные облака, терзаемые ветром… Да и потом, весьма маловероятно, что имеющаяся на галерах стража следит за Доном. Нападений морских или речных разбойников именно в Азаке ранее не случалось, и на галерах дежурит от силы по десятку воинов (это мы выяснили наверняка). Задача последних состоит в том, чтобы не пустить на корабли всякое ворье, желающее поживиться всем, что плохо лежит…

Причем из этого десятка бодрствует от силы трое дозорных, меняющихся с товарищами по часам.

А как было бы хорошо, если бы гребцами на фусте также являлись рабы! Но, увы, нет — несмотря на то, что Генуя активно использует рабов в качестве гребцов на галерах, и в Азаке с рабами вообще проблем нет, экипажи обеих фусте укомплектованы свободными моряками. Все просто: судно небольшое, так что тридцать-сорок арбалетчиков и артиллеристов, а также офицеров, размещенных на борту, совершенно недостаточно, чтобы защитить себя от вражеских нападений в Азовском море. Потому-то человек шестьдесят гребцов на фусте служат также и морской пехотой…

Небосвод на востоке уже начал понемногу сереть по самой линии горизонта — а значит, повольники уже выводят свои ушкуи с Елизаветинской косы. Если не подведут, поспеют как раз к моменту, когда мы захватим обе галеры.