– Очень надеюсь. Теперь идем к дада. Возьми ручку, блокнот и запиши все интересное, что услышишь. Не хочу ничего упустить.

Эти слова меня обрадовали. Я был почти уверен, что Заур просто льстит мне, продолжает благодарить за мое участие, но это не имело значения. Я был рад стать хоть какой-то частью процесса.

Мы вошли в знакомый кабинет, там пили чай двое полицейских. Запах опять ударил мне в нос, а Зауру хоть бы что. Он сразу прошел в соседнюю комнату для допросов, в которой сидел отец Гасана, а у двери стоял уже знакомый мне участковый.

Якобы чтобы подойти к форточке, я обошел нашего главного подозреваемого и полностью оглядел его. Так, на всякий случай. Вдруг он припрятал в рукаве нож или в носках шило… Муртуз сидел неподвижно. Он, как и его сын, смотрел себе на руки, но, в отличие от Гасана, не был напряжен. Я бы даже предположил, что он понимает: это его конец.

– Салам алейкум, – сказал Заур и сел напротив него.

– Ах да. – Я вскочил, установил камеру и включил запись.

Муртуз продолжал молчать.

– Он же нас понимает? Русский язык, – уточнил Заур у участкового.

– Лучше на аварском.

– Хорошо. Тогда переведи ему. Меня зовут Заур, я назначен следователем по делу об убийстве Гамзатова Хабиба и его семьи.

Участковый перевел. Реакции не последовало.

– На основе полученных нами доказательств вы являетесь подозреваемым в этом убийстве.

Участковый перевел.

– Если вы готовы сознаться сейчас, это все упростит. В процессе судопроизводства это тоже будет иметь определенное значение и положительно скажется на финальном приговоре.

Участковый перевел.

– Наверняка вы понимаете всю серьезность обвинения. Если вы хотите сказать что-либо в свою защиту, можно это сделать сейчас. При свидетелях я заявляю, что буду ходатайствовать за вас судье, если вы покажете серьезность своих намерений в раскрытии данного преступления.

Муртуз продолжал смотреть в одну точку, иногда моргая и дыша еле слышно.

– Были ли вы знакомы с жертвой? Гамзатовым Хабибом. Он жил на краю села, на холме, на другой стороне дороги вместе с тремя дочерьми. Переводи.

– Мне кажется, нет смысла, – сказал участковый.

– Переводи! – скомандовал Заур, и участковый, нахмурившись, перевел.

Муртуз ожидаемо промолчал.

– Ну хорошо. – Заур взял в руки папку и разложил перед подозреваемым фотографии точно так же, как позавчера перед Али.

Муртуз, как мне показалось, даже не взглянул на них.

– Муртуз Дибирович. – В надежде привлечь его внимание Заур подался вперед, чтобы попытаться заглянуть ему в глаза. – Зачем вы сжигали окровавленную блузку Карины, старшей дочери Хабиба Гамзатова?

Участковый принялся переводить, но следователь жестом остановил его.

– Все он понимает… Для чего вам комната, полная ножей? Вы коллекционер? Ладно. Не хотите дружить, тогда сделаем по-другому. Я не знаю, кто убил их. Не знаю, каким надо быть конченым животным, чтобы такое сделать… – Он посмотрел на старика испытующе, затем нерешительно на участкового, потом опять на него и буркнул участковому: – Сука! Давай переводи с ходу.

Участковый встал сбоку от подозреваемого и приступил к синхронному переводу.

– Я не знаю, вы это сделали, или ваш сын, или участковый, или глава села. Не знаю. Но я знаю, что у вас дома комната, полная ножей, у вас дома найдена окровавленная одежда жертвы, у вас дома фотографии жертвы, сделанные пару дней назад, и сделал их ваш сын, который был в нее влюблен. Который преследовал ее. Он прямо сейчас сказал, что хотел на ней жениться. А еще он сказал, что вы запретили обсуждать ее с кем-либо. Что это ваш секрет. А еще я знаю, что вы приходили ее сватать и Хабиб прогнал вас. Как говорят некоторые свидетели, прогнал вас палкой, как собак. Да… тот еще позор. Конечно, из-за такого можно было убить. Но, конечно, это не вы. У вас дрожат руки, вы больны. Кто бы его ни убил, я буду ходатайствовать, чтобы обвинен в убийстве был Гасан. – На этих словах участковый удивленно посмотрел на Заура. – Переводи все, как я говорю! Все указывает на него. За такое убийство предусмотрена смертная казнь. Не знаю, в курсе ли вы, какой сейчас год, но смертная казнь – это не расстрел, не повешение. В нормальных странах в вену шприцом вводят яд, и человек засыпает. Но у нас электрический стул. Адские мучения. И лично мне не будет жалко Гасана. Он сгорит, а потом его, как дохлую собаку, закопают где-нибудь на тюремном кладбище в России. Его тело никогда никто сюда не вернет, никто не поставит ему къадар [могильный камень], никаких молитв не прочитают, закопают в гробу, как кафира, понял? Не будут разбираться, поставят над ним крест, священник прочитает что-нибудь из Библии, и конец.

Густые седые брови подозреваемого задергались.

– А ты, старик, сядешь как соучастник. Либо ты скажешь правду, и тогда я буду искать решение, которое поможет твоему сыну. А может быть, и тебе.

Заур откинулся назад и принялся ждать. Перевод завершился. Старик сидел как каменный.

– Если я выйду из этого кабинета, то Гасану конец. Он в сто раз удобнее для меня, чем ты. Мне вообще без разницы, кого посадить, главное – получить премию. Может, ты даже меня знаешь. Ваши называют меня Хвост Шайтана, но я еще хуже, чем то, что про меня говорят. Переведи.

Участковый перевел.

– Ну, я пошел, – бросил Заур через плечо, вставая и направляясь к двери.

– *** ***** дица, – буркнул старик.

– Что ты сказал? – переспросил следователь и нырнул за стол. Потом сказал что-то на аварском. Звучало это как вопрос.

– *** ***** дица, – опять пробурчал Муртуз.

Заур жестом подозвал участкового, чтобы подошел ближе, и тот пригнулся к старику. Старик что-то прошептал.

– Он… говорит, что убил их, – ошеломленно сказал участковый.

Я был готов вскочить со стула и объявить себя героем, но Заур не разделял моего энтузиазма.

– Что конкретно он сказал? Четко, по словам.

– «Я это сделал», – произнес участковый и потом повторил то же на аварском.