Позвони мне!

Почему ему вдруг так чертовски не терпится со мной поговорить?

Я нажимаю кнопку «Закрыть экран» и убираю телефон в карман, размышляя о том, находится ли Джеймс все еще на кухне и не будет ли преследованием с моей стороны пойти и поздороваться. Я решаю, что это будет выглядеть нормально. В конце концов, мне нужно извиниться. Я поднимаюсь и иду на кухню, но его там нет.

Я нахожу его в баре, где он пьет пиво. Там темно, горит только ночник. Он один. Должно быть, он успел переодеться, потому что он в черной футболке и выглядит так, как будто принял душ. Он доедает остатки еды с кухни: похоже на поленту или, возможно, пюре с трюфелями.

– Джеймс? – Я подхожу к нему. На стул не сажусь.

– Привет. – Он улыбается мне. – Ты чувствуешь себя лучше? Мама не сказала мне, что происходит, а я не хотел тебя беспокоить.

– Да-да, – бормочу я. Он ведет себя как обычно. Не сердится – возможно, потому что не знает, как сильно я все испортила, но я все равно хочу что-то сказать. – Мне жаль, что так получилось с критиком.

– Что случилось?

– Я наговорила глупостей. Перенервничала, – признаюсь я.

– Это произошло со всеми. Мама умудрилась уронить на пол целую бутылку кларета.

– О боже!

– И я тоже облажался. – Он качает головой.

– Ты?

– Да, пережарил морского леща. А голубь получился жестким. Совсем все завалил.

Это звучит утешительно, но я сомневаюсь, что ошибки Джеймса настолько серьезны, как он утверждает.

– Сомневаюсь, что это так, – все же возражаю я, размышляя, стоит ли мне присесть или он хочет побыть один.

– Это так, – пожимает он плечами и поворачивается на табурете лицом ко мне, а я стою, держа в руках туфли и чувствуя себя чертовски уязвимой. Джеймс выглядит как-то иначе, как будто напряжение в нем спало, и хотя он определенно задумчив, но не насторожен. Как будто его разочарование в себе как-то расслабило его. Я думаю, это урок, как принимать неудачи с достоинством.

– Джеймс? – тихо произношу я, а он поднимает глаза и ловит мой взгляд.

– Да? – спрашивает он и в кои-то веке не отводит взгляд.

Я закрываю глаза, а затем смотрю вниз на свои босые ноги. Сейчас не время. Не время. Не время. Я слишком волнуюсь. Это катастрофа.

– У меня все время болят ноги. – Я пытаюсь перевести тему, шевеля пальцами ног и морщась от смущения.

– Иди сюда, – просит он, и я поднимаю глаза, а он протягивает мне свою вилку.

– Я не хочу, спасибо. Не могу есть.

– Хочешь, чтобы я подошел к тебе? – спрашивает он с нежнейшей улыбкой. Его голос низкий и мягкий, а глаза не отрываются от моих.

– Да, – отвечаю я.

Мы слышим, как закрывается задняя дверь, и я догадываюсь, что, должно быть, Ирен уходит на ночь, но чтобы убедиться, что мы одни, я медленно иду на кухню. Я чувствую, что Джеймс следует за мной. В воздухе слышно только гудение холодильника и чувствуется запах хозяйственного мыла. Он молча идет по кухне, пока не оказывается в нескольких сантиметрах от меня. Я слегка задыхаюсь от такой близости и на мгновение закрываю глаза, а Джеймс молчит столько времени, сколько мне нужно, чтобы набраться смелости и открыть их. Он убеждается, что я действительно здесь.

– Мы собираемся говорить про жесткого голубя или ты собираешься меня поцеловать? Что ты делаешь, Птичка?

Но лицо Джеймса расплывается в улыбке, руки подаются вперед настолько, что задевают мои, и между нами возникает всплеск возбуждения, когда наши пальцы едва касаются друг друга. Я чувствую себя на грани и задерживаю дыхание.

– Знаешь, наверное, хорошо, что я испортила подачу вина, а ты испортил еду, потому что, по крайней мере, мы оба виноваты, – решаю я. – Тебя никто не уволит, а если не уволят тебя, то не уволят и меня. И это большое облегчение. Знаешь, ты должен решить, что нам делать, потому что я плохо считываю людей.

– Я должен решить? – уточняет он, а затем кончики его пальцев скользят по моей руке, по плечу, нежно поднимаются по шее, и все это время он пристально смотрит мне в глаза. – Это ты…

– Мы расстались, – быстро говорю я. – То есть мы не говорили об этом, но я могу написать ему. Где мой телефон? Я сделаю это прямо сейчас. Джеймс, Тим – ужасный парень. Он даже не был мне парнем. Мы почти не разговариваем последние несколько недель.

– Ну, если все кончено… – бормочет он, ища подтверждение в моих глазах.

– Все кончено. Прямо сейчас. Все кончено. – Я чувствую, как сильно колотится сердце, и каждая частичка моего тела покалывает от предвкушения.

– Ну, если точно кончено… – повторяет он.

А затем это происходит, и мои глаза все еще открыты, когда это происходит – в таком шоке я нахожусь. Его губы нежно касаются моих, и я чувствую легкое прикосновение его носа к моей щеке. Я роняю туфли. Это более мягкий поцелуй, чем я думала. Мягкий, но решительный. Мой мозг работает в бешеном ритме, и я думаю, почему я не могу просто наслаждаться поцелуем, не анализируя каждый его момент.

Затем Джеймс обхватывает меня руками, его ладонь проходит по моей спине до основания позвоночника, и он притягивает меня ближе. Затем поцелуй становится немного крепче, его рот открывается шире, и я закрываю глаза и забываю обо всем, протягивая руки к его шее.

Он отступает назад и кивает на дверь:

– Пойдем.

Мгновением позже мы оказываемся на заднем дворе, и я иду босиком по холодной гальке впереди него и тяну его за руку. Он идет медленно, наблюдая за моей походкой с забавной улыбкой на лице, и я начинаю чувствовать себя еще более открытой и уязвимой в этой непрекращающейся тишине.

– Холодно. – Я замедляю свой шаг до его темпа, и мы идем рядом друг с другом, а я держу Джеймса за руку. – Почему ты так медленно идешь?

– У нас есть время, не так ли?

– Я не люблю ждать. Дурацкие мысли крутятся у меня в голове. Ужасные мысли о том, что он подумает обо мне в голом виде; придется ли мне быть сверху; понравится ли мне это вообще. – Отложенное удовольствие вызывает у меня тревогу.

Он останавливается, притягивает меня к себе и целует еще раз, и я думаю, хочет ли он этого, потому что в конце лета я уеду, или потому, что это всего на одну ночь. Но я стараюсь отогнать свои страхи и наслаждаюсь