Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Откуда у тебя этот альбом? — Шпатц поднял глаза на Лисбет.
— Стащила в ратуше, — Лисбет пожала плечами. — Там было открыто, я заглянула посмотреть, что там и как. Там таких альбомов довольно много, это своеобразная городская летопись. Правда в более ранних нет фотокарточек, только записки от руки.
— Ты хоть спросила разрешения? — Шпатц перевернул страницу.
— Не у кого было спрашивать, — Лисбет устроилась на стуле рядом со Шпатцем. — Никого не было. Там пять рабочих столов в основном зале, и они девственно чисты. Наверное, кто-то наводит порядок, но вряд ли там в последние пару недель хоть кто-то работал.
— Ульфбраун говорил, что к ним приезжали какие-то экспедиции, но, если честно, я пропустил это мимо ушей, — Шпатц разглядывал еще одну страницу с фотографиями. На ней человек в полевой форме без знаков отличия и соломенной шляпе стоял рядом с чем-то, что сначала показалось голым стволом дерева. Потом Шпатц присмотрелся внимательнее и понял, что это постройка, вроде трубы котельной, только с узкими, больше похожими на прорези, окнами. Собрана она была из тонких кирпичей, совсем не такого стандарта, который был привычен глазу в большинстве городских построек. К вершине башня сужалась, крыша, если она и была, давно разрушилась, из-за чего вершина башни была похожа на больной зуб. Вокруг росли могучие ели, вершины которых поднимались много выше этой постройки. Фото было сделано снизу, из-за чего ноги человека на карточке казались гигантскими, а голова крохотной.
— Похоже на маяк, только маленький, — сказала Лисбет. — Интересно, зачем маяк может быть в лесу?
— Лисбет, ты же видела заброшенный город в экспедиции, — Шпатц посмотрел на девушку. — Доктор сказал , что там были шпили и башни. Эта башня похожа на те?
— Когда я видела этот город, нас трясло так, что зубы клацали, — сказала Лисбет, но склонилась ближе к фотокарточке. — И думать мы могли только о том, чтобы головы себе о переборки не попроламывать... А знаешь, герр Шпатц, пожалуй, ты прав. Форма и правда похожа. Только она здесь всего одна, а город был окружен стеной в форме звезды, и застройка была весьма плотной.
— Может это и есть сигнальная башня? По периметру? — глаза Шпатца загорелись. — Та самая, о которой убийца выспрашивал оглоблю?
— Карточка не подписана... — Лисбет вытащила фотографию из прорезей в картоне и перевернула. — Здесь тоже ничего нет. Похоже, это какая-то другая экспедиция, не четвертая. Только вот статьи про нее нет.
Шпатц полистал альбом. Через три страницы нашлось пояснение, что эти кадры сделаны Одо Махтклеве, проводником третьей экспедиции Билегебен-Стадшуле. Больше ничего про эту экспедицию не было. Кроме информации, что она случилась за год до четвертой.
— Для летописи это слишком сумбурный альбом, — Шпатц перевернул страницы на самое начало.
— Видимо, работа не оплачивалась, просто кто-то занимался ей от случая к случаю, — Лисбет забралась на стул с ногами. — В этом альбоме события за последние пять лет. Открытие рюмочной, чемпионат по метанию картошки, праздник первого жбана пива и прочие удивительные события из жизни Шриенхофа.
— Мне иногда кажется, что этот Кронивен оказывается везде, куда бы я ни приехал, — Шпацт захлопнул альбом. В другое время он бы с удовольствием провел несколько часов или даже дней, копаясь в этих пыльных страницах, но сейчас он не мог сосредоточиться на изучении долгих лет маленького города в заметках и фотографиях. Ему было тревожно, мутно и почему-то стыдно за собственную тревогу. Он гнал от себя мысли о собственном бессилии, но они все равно одолевали его.
— Знаете, герр Шпатц, однажды в... одном месте мне нужно было зайти в комнату, где проживало десять человек. У одного их них воспалилась рана, и нужно было вскрыть нарыв размером с мою голову. Промыть, зашить и все такое. Я пришла со своим чемоданчиком, юная, восторженная. Охранник открыл дверь, впустил меня, а потом закрыл ее и ушел. Заключенные ему заплатили, чтобы он отвернулся на пару часов. Угадаете, зачем?
Шпатц похолодел, молча ожидая продолжения.
— Они сорвали с меня одежду и разложили на полу камеры, — Лисбет говорила очень спокойным тоном, словно не своими болезненными воспоминаниями делилась, а рассказывала какую-то веселую историю. — И подходили в порядке строгой очереди, как к станку. А когда все закончилось, и меня оставили в покое, я оделась в то, что осталось от моих тряпок, взяла свой скальпель и вскрыла этот проклятый нарыв. Вся в слезах, соплях и сперме. Зашила, перевязала и дождалась, когда придет охранник и меня выпустит.
— И его не наказали? — спросил Шпатц.
— Охранника? — Лисбет иронично улыбнулась. — За какой-то незначительный инцидент с женщиной, которая решила, что она доктор? Конечно же, нет. Я же сама вызвалась помочь, меня предупреждали, что это опасно. Он умер потом, никто не смог определить от чего, просто записали, что сердце не выдержало.
— Почему ты мне это рассказала, фройляйн Лисбет? — Шпатц не сводил глаз с ее безмятежного лица.
— Бессилие — ужасное чувство, — Лисбет подмигнула. — Нельзя ему поддаваться. Нужно просто остаться в живых и дождаться подходящего момента. И когда ты будешь смотреть, как твои обидчики превращаются в комбикорм для свиней, то воспоминание об этом чувстве превратится просто в историю, которую можно рассказать за стаканчиком игристого. Такие дела, герр Шпатц.
Дверь гостиницы скрипнула. На пороге, подслеповато озираясь, стоял Верт. Тот самый щупленький старичок, который смог опознать тела в амбаре. Сначала он сделал шаг к стойке, потом заметил Шпатца и решительно направился к нему.
— Герр штамм Фогельзанг, верно? — спросил он, вежливо поклонившись.
— Да, все так, — Шпатц кивнул.
— У меня для вас послание, — Верт пошарил за пазухой и достал лист бумаги, свертнутый треугольником. Шпатц взял письмо из рук старика, кивком поблагодарил и недоуменно посмотрел на Лисбет. Та пожала плечами. Верт еще раз поклонился и попятился к выходу. Шпатц развернул бумагу.
«Герр Штамм Фогельзанг, я понимаю, обстоятельства сложились