Другие черты военной тактики мусульман также изображаются по принципу инверсии. В отличие от христиан, у которых существует определенный порядок ведения боевых действий (об этом, в частности, говорит Фульхерий Шартрский в своей хронике: «рыцарей своих (Бодуэн. — С. Л.) построил по войскам надлежащим образом для сражения»),[778] мусульмане ведут бой беспорядочно и хаотично. Их не случайно называют «толпа крестьян» — «rustica manus».[779] По рыцарским же правилам два сражающихся войска располагались друг против друга, ожидая сигнала к действию. Собственно, сражение состояло из целого ряда рыцарских поединков лицом к лицу. Армия, потерявшая своего предводителя, считалась побежденной.[780] Таким представлялось истинное сражение в средневековой традиции. На этом фоне становится понятным высказывание Рауля Канского о сражении с иноверцами: «Мы атакуем эту смятенную толпу» («aggredimur confusam amentenque turbam…»).[781]

Другая черта, рисуемая по принципу антитезы христианской тактики, — стремление мусульман избегать открытого сражения. Рыцарский бой мечами лицом к лицу — та отсутствующая модель, на фоне которой хронисты рисуют манеру боя сарацин. Так, Роберт Монах говорит о том, что в отличие от христиан мусульмане не только не умеют сражаться мечами, но и к тому же избегают открытого боя, по своему обыкновению (ut eorum consuetudo est) обращаясь в бегство при первом удобном случае.[782] Именно так рисует поведение мусульман во время боя Раймунд Ажильский: «Турки же или арабы, как увидели, что уже не стрелами в дальнем бою, а мечами в ближнем бою надо сражаться, обратились в бегство».[783] Различия в военной тактике между мусульманином и христианином осмысляются в моральных категориях. Смысл этих рассказов в том, чтобы убедить читателя: франкские рыцари — честные воины и сражаются с помощью мечей и копий в открытом бою, а мусульмане стараются избежать боя и проявляют трусость. Они сражаются не сражаясь — такая манера вести бой, вообще говоря, характерна для дикарей. Хронисты постоянно выражают удивление манерой ведения боя мусульманами, находя ее необычной и редкой (insolitus). Другой воспринимается как нечто экзотическое. Наблюдения над военной тактикой мусульман, осознание этого различия помогали хронистам четче осознать особенности своей военной стратегии. Вообще всякое упоминание о тактике мусульман служит лишь поводом, чтобы рассказать о некоторых элементах военной тактики христианских рыцарей. Эти элементы весьма часто отсутствуют у сарацин, и это отсутствие подчеркивается в негативной форме.

В общих чертах тактика мусульманских воинов, согласно описаниям хронистов, такова: они издалека выпускают отравленные стрелы, затем разбегаются врассыпную с тем, чтобы зайти противнику в тыл или неожиданно появиться и начать новую атаку. «Это у них в обычае», — комментирует Фульхерий Шартрский манеру сражаться у мусульман.[784] Часто они намеренно имитируют бегство, а затем возвращаются и продолжают обстрел противника «дождем стрел».[785] Ограничиваясь такими атаками, они подолгу не вступают в сражение, тем самым доводя христианскую армию до крайнего истощения.[786] Мусульмане все время убегают от христиан и при этом сохраняют инициативу в ведении боя — христиане все время преследуют мусульман, но никогда их не настигают.[787]

Другая особенность тактики сарацин, поразившая воображение христианских авторов, состоит в следующем: применяя метательные орудия (дротики) и стрелы, сарацины окружают противника и переходят к его уничтожению;[788] они «окружают нас, уповая на свою многочисленность, таков способ сражаться (modus pugnandi) у сарацин», — говорит Бодри Дейльский.[789] Точно так же описывает боевую тактику мусульман хронист Фульхерий Шартрский. Сарацины, по его словам, окружая франков и заходя к ним с тыла, осыпают их дождем стрел («sagittarum pluvia plagantes»), а затем, «вынимая мечи из ножен», поражают их в ближнем бою.[790] По словам Петра Тудебода, мусульмане стремятся нанести противнику раны, покалечить его — «жестоко рубя головы мечом», «раня его».[791] Эта манера боя, подытоживает Фульхерий Шартрский, «нам всем была неизвестна».[792] Как видим, описание военной тактики мусульман представляет собой косвенный способ суждения об их инаковости. Фульхерий Шартрский полагает, что такая тактика «в обычае у стрелков из лука» («mos sagittarii»). Подобная манера боя в средневековой историографии часто объяснялась исходя из природно-климатических условий Азии и определяемого ими физического типа азиат. Согласно этой теории, народы, обитающие в Азии, где много солнца, являются малокровными — именно по этой причине мусульмане, например, избегают близкого боя — они боятся потерять много крови.[793] Эта теория достаточно раннего происхождения, и ее отголоски можно найти как в хрониках Первого крестового похода, так и в более поздних хрониках — например, у Гийома Мальмсберийского.[794] Но хронисты интерпретируют эту манеру боя несколько иначе. Они не стремятся объяснить прагматически специфику мусульманского боя, а скорее противопоставляют крестоносцев — milites Christi — и мусульман. Риторическая фигура инверсии играет в создании рассказа главную роль. Такая манера вести бой характеризуется хронистами как хитрая и коварная. Как отмечает Фульхерий, иноверцы постоянно прибегают к хитрости (calliditas),[795] коварству (astutia)[796] и различного рода уловкам (ingenia).[797] Их образ действий Фульхерий Шартрский характеризует как «хитрость при помощи бегства» (fugitiva calliditas).[798] Этот портрет сарацина дополняют другие рассказы о коварстве мусульман. По словам Альберта Аахенского, сарацины выпускали стрелы в лошадей франков с тем, чтобы таким нечестным способом ослабить противника.[799] Все эти описания следует понимать в переносном смысле, ибо хронист опирается на символическую традицию, дабы осмыслить действительность. Образ вероломного мусульманского рыцаря был создан в старофранцузском героическом эпосе, где коварные мусульманские воины ведут себя не по-рыцарски, стремясь то пустить стрелу в спину христианскому воину, то убить коня под противником.[800] Итак, сарацины коварны и хитры — таков подтекст рассказов хронистов. Их тактика — подлая и вероломная — представляет собой антитезу честному рыцарскому поединку лицом к лицу. Хитрость, коварство, как известно, в символической традиции Средневековья — уловки сатаны.[801] Так возникает радикальная оппозиция между присущими мусульманским воинам качествами и традиционными рыцарскими добродетелями milites Christi. Именно так, скорее всего, мог воспринимать рассказы хронистов средневековый читатель, и именно на такой эффект рассчитывал рассказчик, сообщая все эти сведения, которые осмыслялись в духе общей для рассказчика и адресата средневековой символической традиции.