Что лучше: долгие годы в зоне или пройти по лезвию бритвы? Прямой запрет звонить по известному номеру телефона говорил о многом! Правда, Хафиз вечно перестраховывается. Так как же поступить, как выскользнуть из петли?..

Шамрай еще издали заметил шнырявшего по кустам спаниеля и спустил со сворки своего черно-рыжего эрделя Карса. Ускорив шаг, он миновал поворот аллеи, надеясь увидеть впереди знакомую колченогую фигуру, и ожидания его не обманули.

— Добрый вечер, — догнав человека в ортопедическом ботинке, поздоровался Владислав Борисович. — Давненько мы с вами не встречались. Вы, случаем, не приболели?

Колченогий в ответ желчно усмехнулся:

— Болезнь и здоровье — состояния весьма относительные, — он был настроен на философский лад, — можно быть смертельно больным и не знать этого, поскольку не испытываешь никаких дискомфортных ощущений. А потом сразу — бац! — и, как раньше любили писать в некрологах, группа товарищей проводила в последний путь. Или возьмите время. Неделя или две: это много или мало?

— Смотря для кого или для чего, — улыбнулся Шамрай. Раз его знакомому хочется пофилософствовать, так стоит, наверное, подыграть.

— Вот-вот, смотря для кого или для чего! Для беременной, например, каждая неделя что-то значит, а для страны, которая вошла в штопор политического и экономического кризиса, неделя или две не значат ничего: там другие мерки. Теперь судите сами — давно ли мы встречались?

— Вы считаете, мы опять в штопоре?

— Какая разница? — человек в ортопедическом ботинке показал тростью на далекие огоньки жилых домов. — Раньше нам светил, так сказать, путеводный маяк коммунизма и была общегосударственная идеология, а сейчас что у нас есть? Куда идем, что строим? Новое «светлое будущее» для ограниченного контингента, успевшего побольше хапнуть в старом «светлом будущем»? Иногда мне думается, что в конце концов мы, хотим этого или не хотим, придем к диктатуре или монархии. Россия не может без царя!

— Особенно без царя в голове.

Колченогий на мгновение приостановился, слегка толкнул его локтем в бок и весело рассмеялся:

— Получается прелестный каламбур! — как-то по-детски обрадовался он. — Можно блеснуть при случае. Дарите авторство?

Шамрай лишь пренебрежительно махнул рукой: стоит ли упоминать о подобных пустяках? Если считаете, что получился действительно недурной каламбурчик и им можно блеснуть в кругу приятелей, так ради Бога!

— Какие новости? — решив перейти к делу, поинтересовался он.

— С вашим клиентом бесконечные осложнения, — недовольно проскрипел колченогий и, прихрамывая, двинулся дальше.

— С Рыжовым?

— Да. Как предполагалось, все потянулось от Трапезниковой. Я не зря говорил вам об этом волкодаве Серове с Петровки. Роет, подлец, как крот, в нашем огороде.

— Значит, осложнения здесь, а не там?

— Да.

— Чем нам это грозит?

— Ничем, — ехидно хихикнул калека. — Сергей Сергеевич здесь и постоянно держит руку на пульсе.

— Надо полагать, волкодаву наденут намордник и посадят на цепь? — улыбнулся Шамрай.

— Это слишком явно, — неодобрительно покачал головой колченогий. — Проще зачистить хвосты и кинуть кость, которую не сумеют разгрызть. Пусть гложут…

Последние слова он произнес с оттенком невыразимого презрения, и Владислав Борисович зримо представил себе милиционеров, подобно людоедам в детских фильмах-сказках, облепивших огромную берцовую кость.

Ладно, хрен с ними, с ищейками, Сергей Сергеевич непременно там все уладит. Главное другое — Рыжов вытянул деньги за рубеж и там события развиваются нормально: доллары легли на нужные счета. Отсюда московским ищейкам ни за что не достать ни до Кольки Рыжова, ни до утянутых им долларов — руки коротки!

Впрочем, не стоит забывать, что у сыщиков теперь есть выходы на Интерпол — времена изменились, и железный занавес давно рухнул, как и пресловутая Берлинская стена! Но и система прохождения за рубежом денег и людей тоже прекрасно отлажена, и пока еще — тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! — ни разу не давала сбоев. Их партнеры отлично умеют обходить сети Интерпола и ладить с местной полицией.

А вечер-то такой тихий и теплый — ни один листочек не шелохнется. Сгустились сумерки, и в просвете между деревьями парка, кажущимися на фоне неба совершенно черными, зажглась первая яркая звезда. Не важно, как она называется — пусть это будет звезда удачи! Заветная, тайная, покровительствующая ему одному и хранящая его среди житейских невзгод.

— Да, да, пусть! — то ли в ответ на свои мысли, то ли в ответ на последние слова колченогого, вырвалось у Шамрая.

Человек в ортопедическом ботинке кивнул на прощанье, свистнул спаниелю и, тяжело опираясь на трость, свернул в боковую аллею. Вскоре его силуэт растворился в темноте.

Владислав Борисович пошел в другую сторону. Хотелось надеяться, что на следующей встрече колченогий успокоит его, сообщив, что Сергей Сергеевич, как всегда, вовремя принял необходимые меры и неприятности улетучились, как дурной сон…

Эмиль не ждал звонка Лечо так скоро: тот позвонил ему около девяти вечера, через день после встречи в баре, когда старый шулер, сидя за небольшим круглым столиком, тренировал пальцы. Колоды карт порхали в его руках, как живые, то свиваясь в длинные ленты, то сжимаясь в тугую стопку, то с треском рассыпаясь и ложась на крышку столика причудливым веером. В такие минуты, когда карты были полностью послушны его рукам, Эмиль чувствовал приподнятое настроение, и все задуманное казалось ему легко осуществимым.

Он любил эту небольшую, уютную двухкомнатную квартиру, обставленную старинной мебелью, с пушистым ковром на полу в большой комнате и дорогой люстрой под высоким потолком. Жилье принадлежало давнему знакомому картежника, и, приезжая в столицу, Эмиль всегда подолгу жил здесь, заранее договариваясь с хозяином.

Услышав телефонный звонок, Эмиль неохотно прервался и взял трубку стоявшего рядом радиотелефона.

— Вас слушают.

— Привет, — фамильярно поздоровался незнакомый мужской голос и тут же предупредил: — Давай обойдемся без имен, так лучше. Это тебя беспокоят из бара. Ты позавчера заезжал с приятелем. Помнишь?

Сердце Эмиля на мгновение замерло: это же Лечо! Неужели приманка заглочена? Не проверяет же он, правильный ли ему дали номер телефона?

— Да-да, я помню! Рад тебя слышать, дорогой! Чем порадуешь?

— Удастся мне тебя порадовать или нет, я пока не знаю, — хохотнул Лечо. — Твои намерения прежние и планы не изменились?

— Слушай, я не мальчик, — обиженным тоном ответил Эмиль, — и не гулящая девка, чтобы вертеть подолом то налево, то направо.

— Ну, об этом нет даже речи, — примирительно сказал собеседник. — Но сам понимаешь, в нашей жизни постоянно происходят изменения. Поэтому и спросил. Прости, если обидел!