Зато каменная полоса тоже была приметным знаком, о котором говорила Аделия. Теперь следовало отыскать холм с раздвоенной вершиной, северный склон которого оплыл, обнажив серовато-красную скалу, напоминающую гигантский сжатый кулак. Вот под этим Кулаком, подальше от людских глаз, и устроила хэвра Сыдора логово. Срубили коновязь. Надежную, с навесом от дождя и солнца. Вырыли землянки, укрепив их стены и потолок бревнами на манер рудокопов, спасающих свои штольни и рассечки от обрушения. Чуть в отдалении построили лабазы, где хранили запасы харчей.

Передав письмо ее величества Сыдору, Годимир мог считать исполненным не только королевское поручение, но и обещание, данное самому главарю хэвры.

Так сказала Аделия, выкладывая на резную деревянную конторку лист пергамента, чернильницу и очиненное загодя перо. Рыцарь в это время рассматривал простое и суровое убранство спальни Доброжира. Новая правительница Ошмян не мешкала с вступлением в права наследования. Мол, раз батюшка умер, чего же комнате пустовать?

Королева макнула перо в чернильницу, высунув от усердия кончик языка меж алых губ, написала первое слово. Задумалась.

Распространявшийся в воздухе запах чернил, который даже самый равнодушный к благовониям человек ароматом не назвал бы, свидетельствовал как раз об их высоком качестве. Это тебе не простая сажа, разведенная водой. Добавленный в состав смеси отвар из рыбьей чешуи, или по-другому — рыбий клей, придавал чернилам долговечности и стойкости. Хоть под дождь попади, а письмо не испортится.

— Твое величество… — несмело проговорил словинец.

— Это на людях я величество, — обернулась королева, строго погрозила гусиным пером. — А наедине по-прежнему Аделия. Запомни, пожалуйста.

— Хорошо. Я запомню, — повеселел молодой человек, не знавший, что и думать о своей судьбе после внезапной смерти короля и мгновенном превращении озорной королевны в величественную правительницу. Теперь надежды затрепетали в его груди с новой силой. — Скажи, панна Аделия…

— Просто Аделия.

— Ну, хорошо. Аделия, а что за весточку ты должна была передать Божидару от Сыдора? Если не секрет, конечно.

— Не секрет. Что ж тут секретного? Видал, он колечко-печатку в пальцах вертел. И так посмотрит, и эдак дотронется. Видно, дорогая память.

— От кого же?

— А про то Сыдор мне не сказал. Смеялся. Говорил, что придет срок, и я все узнаю. А если заранее, то неинтересно потом будет.

— А чья печатка-то? Что за герб?

— Так Молотило и есть. Божидара нашего герб.

— Вот как? Неужели они давно в сговоре?

— Не знаю, — довольно легкомысленно пожала плечами королева. — Мне-то какое дело — давно или недавно? Главное, что Божидар, боров старый, как колечко рассмотрел, так враз переменился. Будто и не он это вовсе. Такой добрый стал, разве что «медовой куколкой» не звал, как нянька Михалина. Я ж ему и на словах передала, что Сыдор велел.

— А можно…

— Знаешь что, Годимир… — Аделия наморщила лоб. — Если бы Сыдор хотел, чтоб ты знал его слова, он бы при тебе их сказал. А раз нет, значит нет. Извини. Может, потом, когда прогоним загорцев восвояси…

— На «нет» и суда нет! — с деланной веселостью воскликнул рыцарь, хотя сердце его сжалось. Он-то думал, что слова Сыдора больше не значат ничего особенного для Аделии. А выходит, ошибся.

Королева погрузилась в сочинение письма, а рыцарь отвернулся. Если захочет ее величество донести до сведения покорного слуги содержание строк, то прочтет. А нет, так и не надо. Больно хотелось. Еще бы! Разве можно сравнивать обедневшего рыцаря из каких-то там затрапезных Чечевичей и короля всего Заречья! Да еще имеющего тайные делишки с ошмянским каштеляном!

Аделия если и замечала его обиженно-надутое лицо, то внимания не обращала. Старательно вырисовывала буквы. По всему чувствовалось, что грамоте ее обучили, но чересчур этим искусством не изнуряли. Теперь же девушке хотелось произвести впечатление на главаря хэвры, и потому первое письмо, написанное новоиспеченной ошмянской королевой, должно было превзойти все ожидания. Сам Годимир, разглядывая висевшую на стене дырявую медвежью шкуру — хорошая дырка, не от ветхости, а от рогатины, под левой лопаткой — думал о том, что в Заречье, очевидно, передача власти в королевских домах происходит гораздо проще и быстрее, чем, скажем, в Хороброве или Лютове. Объявил каштелян в присутствии полудюжины рыцарей и ладно. Ни тебе тщательно отрепетированной церемонии коронации, ни благословения от местного иерарха церкви, ни поздравления от венценосных соседей… Впрочем, поздравления могут прийти и попозже. Сейчас же, Аделия совершенно права, сохранить державу целой и независимой гораздо важнее, чем праздновать как похороны, так и восхождение на престол.

— О чем задумался, Годимир? — Ее величество обмотала свернутый в трубочку пергамент прочной нитью, похожей на дратву, капнула желтым воском со свечи, приложила перстень. Собственный перстень. С Доброжира она никаких колец не снимала, в этом словинец готов был поклясться.

— Жду, — коротко, не в силах еще перебороть легкой обиды ответил рыцарь.

— Все. Дождался. Держи письмо. Как найдешь Сыдора, передай немедленно. А после возвращайся в Ошмяны. Боюсь я, у нас скоро каждый меч на счету будет.

— Почту за честь, — поклонился драконоборец, засовывая письмо за пазуху.

— Что-то ты не разговорчивый сегодня. — Аделия отошла от конторки, приблизилась почти вплотную. — Что так?

Годимир пожал плечами:

— Предчувствия плохие. Слишком много тайн до добра никогда не доводят.

— Ах, вот оно что! — Королева провела пальцем по щеке рыцаря, взъерошила усы, легко коснулась губ. — Пан Косой Крест обиделся, словно сенная девка, которой обещали сережки дутые купить, а не купили?

— Неправда… — попытался оправдаться словинец.

— Что неправда? Что не обиделся или что не как девка? — Дыхание Аделии обожгло подбородок. Наверное, ее величество на цыпочки поднялась — иначе никак не достанет.

— Что… не… Что обиделся… — промямлил Годимир, чувствуя, что теряет разум.

— А ты не обижайся. Мне, пан Косой Крест, прежде всего о державе думать надо. Ты, главное, сделай то, о чем я тебя прошу…

— Сделаю, — сдавленным шепотом пообещал Годимир.

Бедро Аделии прижалось к его бедру, проворные пальцы потянули гашник рыцаревых порток.

— Уж сделай. А потом возвращайся. Я тебя ждать буду…

Драконоборец понял, что не смог бы отказать даже если его просили бы прыгнуть в костер. Его ладони и губы зажили своей жизнью, неподвластной и неподотчетной разуму…

Воспоминание о прощании с Аделией заставило жарко заполыхать уши, несмотря на свежий ветерок, пробегающий между стволами буков.

Игреневый переступил с ноги на ногу, ударил копытом. Неужто уже отдохнул?