– Что? – попробуй-ка, Паша, сформулируй.

– Ну не так…

– Как – не так?

– Знаешь, иди ты, Серый… – вдруг вскипел он. – Я думал, что у вас что-то начнётся. Она же отличная девчонка.

– Извини, – говорю, – не оправдал твоих ожиданий, – ответил я ему и пошёл в квартиру.

– Серёжа, ты меня проводишь? – она красилась, глядя в маленькое зеркальце, и я не видел её лица. А голос мне показался будничным…

– Да… – эхом ответил я. Её будничный голос мне показался неприятным. А что я хотел? Бурных и ненужных объяснений? В чём? В любви, конечно… Мне просто показалось, что она поступила со мной так же, как и я с ней? А!

Мы молча вышли на улицу. Воскресное утро не баловало нас наличием прохожих. Я злился.

– Серёжа, – вдруг остановилась она, – возьми мой телефон, вдруг тебе захочется мне позвонить, – к этой фразе, кажется, она готовилась целый квартал. И удавшаяся ей маска равнодушия все-таки была маской.

– Диктуй, – улыбнулся я, – я запомню.

И вдруг произнёс волшебные, целительные слова:

– Я позвоню.

Блестящий выход! Как я не догадался о нём раньше. И волки сыты… Продолжать не стоит. Никакой овцой Вера не была. Забегая вперед, скажу, что тогда я проживал последние недели, считая себя волком. Пока ещё не так ощутимо, но откуда-то уже потянуло псиной.

Мы распрощались возле башенки метрополитена. После моих слов Вера оживилась и даже попробовала чему-то засмеяться, что получалось у неё мило и как будто бы виновато.

– Ну, всё? – произнёс я, когда мы стояли у самого входа. Потом, помедлив, подарил ей фальшивую надежду в губы, почувствовав запах кофе.

– Ну да… – отдала она и погрустнела опять.

– Беги.

– Бегу…

Когда она скрылась в полутьме вестибюля, я заспешил назад. Нужно было звонить Артёму. Мне нужны были деньги-деньги-деньги…

– А, писатель, выбиваешься из графика… – поднял трубку Артём, что-то жуя при этом.

– В смысле? – состояние было такое, что разбираться в артёмовской недосказанности не хотелось.

– Половина одиннадцатого… Слушай, ну давай часа через два у Зоопарка. Немного пройдёмся?

– Пройдёмся, – согласился я, – через два так через два…

– Жду, – коротко распрощался он.

Пока я провожал Веру, Паша глубоко углубился в познание алкоголя. Спустился за бутылкой «Массандры» и сидел перед ней, надувшись, словно заклинал прячущегося там духа.

Косо на меня взглянул.

Я ответил тем же. Чернобровая Вера, как та чёрная кошка, пробежала между нами.

Потом он всё же на что-то решился, глотнул.

– Серый, – вздохнул он так, будто готовился к долгому разговору.

– Ну.

– Тебе не кажется, что как-то некрасиво вышло?

– А кто под меня Майку подкладывал? – помянул я ему прошлое.

– А-а… Так Майке нужно было, чтобы кто-то трахнул её нарциссизм.

– Это ты решаешь? – осклабился я.

Он промолчал.

– И вообще, Паша, не лезь. Я постараюсь никого не обидеть. А на твоём месте я бы с этим поаккуратнее, – я показал на бутылку.

– А я чего-то Настьку вспомнил, – неожиданно грустно выдавил он.

О нет! Бежать от этих Пашиных приступов сентиментальности. На душе и так – словно в выгребной яме.

– Кстати, Серый… Эдик про твой инструмент спрашивал…

– И…

– Я сказал – не продаётся.

Гонимый алкогольным болотом, куда медленно и охотно погружался мой сожитель, я выскочил из дома. Доехал до Зоопарка. Выпил кофе в открытом кафе, глядя на играющих ребятишек. С ужасом подумал вдруг, что могу встретить здесь Олю. Я как-то позабыл, что она тоже была мамой.

– Мама Оля, – с усмешкой произнёс я.

Мне казалось, что достаточно дожить до нашей совместной поездки к озеру, чтобы потом всё пошло иначе. Главное, что я не задумывался – как?

Артём появился незаметно. Сменив «Алабаму» на лёгкую ветровку, он сделался уже в плечах. И как-то мягче в походке.

Он плюхнулся рядом со мной на скамейку, достал сигареты. Потом предложил:

– Пойдём прогуляемся.

Мы шли вдоль ограды зоопарка, где остро пахло зверями и сеном. Артём аккуратно перепрыгивал лужи и чем-то был доволен.

– Весна, мать её, – приговаривал он с удовлетворением. – Что пригорюнился, писатель?

– Да как-то всё… – неопределённо отвечал я.

– Спокойно. Деньги я тебе дам. Работай себе нормально. Я, в конце концов, тебе Югина посоветовал… – с ударением на «я». Как будто он в чем-то виноват. – Будет у тебя книжка.

– Книжка-малышка? – усмехнулся я.

– Да перестань… Кто там начинал за свои деньги – Гамсун… Ещё кто-то…

– Огромный список, – опять съязвил я.

– Да не важно. Лишь бы было от чего плясать. Ты, кстати, на праздниках чем занят?

Я чуть не поперхнулся сигаретой. С твоей женой за город собираюсь…

– Писать буду, – солгал я. С появлением в моей жизни женского желание писать отвалилось, уступив место другому – природному.

– Не хочешь прокатиться на Онегу?

– Куда? – удивился я, заметив, как устал фальшивить.

– В Петрозаводск! Там у меня родственники. Я к ним каждый год на майские езжу…

– Нет, Артём, нет… У меня же ещё работа. Только первого и второго отдыхаю.

– Капиталисты! – выругался он. – Кому, скажи, нужны эти газеты третьего мая?

– Да они и двадцать третьего ни к чему, – отозвался я.

– Ладно. Не хочешь в Петрозаводск, тогда насчёт денег!

Он полез в задний карман, достал сложенный вдвое конверт.

– Здесь в баксах. Так и вернёшь. Пересчитай, чтобы потом не было недосказанностей.

На рычащих согласных речь его опять заскрежетала орехами.

Мы долго и бессмысленно гуляли по Петропавловской крепости. Пили кофе в кафе бастиона. Фотографировали каких-то девиц рядом с памятником Петру Первому. Артём потешался над огромными ступнями памятника:

– У Петра был тридцать восьмой размер обуви… А это что за лапти, а, девчонки?

Я ему не поверил. Девчонки рассмеялись.

Напоследок Артём спросил:

– Чего-то ты, Серёга, не в себе?

– Хорошо, что не в тебе! – сострил я.

– Ну иди, добивай Югина. Тебе же сегодня ему звонить?

– Да.

Я решил возвращаться пешком. Набережной я дошёл до Литейного моста, глядя на блеск Невы, на непонятно чего ждущих возле уходивший в воду лески рыбаков, напряжённо вглядывающихся в воду, на выкрашенный серой краской революционный крейсер.