стороне зла и контроля – говнюки, как без лишних церемоний их называет Берроуз[50], – писатель совершает очередное путешествие во времени, примерно в середину 1920-х, когда он впервые читал одну из своих любимых книг «Вам не победить» Джека Блэка. Именно в ней и рассказана история семейства Джонсонов, этого вольного интернационала благородных преступников, Робин Гудов ХХ века{572}. (Замечу, что в сюжете о семействе Джонсонов Берроуз оказывается непоследователен в своей навязчивой мизогинии: прародительницей и своего рода командиршей всех Джонсонов оказывается Мэри Солонина{573}, женщина, то есть и Джонсоны – это в строгом смысле матриархат.)

Тайное знание Горного Старца – это знание о египетских Западных Землях{574}, и в одноименной, финальной книге трилогии эта метафора, попутно вбирающая в себя почти все линии и лейтмотивы двух предыдущих книг, приобретает окончательную, развернутую мистически-философскую форму, сплетенную до неразличимости с берроузовской автобиографией – ведь одним из главных героев книги, в котором то и дело отражаются все остальные герои последней трилогии (мы помним по «Голому завтраку»: «Вообще, герой один: и Бенвей, и Карл ‹…› и Ли – все они, разумеется, один человек»{575}), оказывается престарелый писатель Уильям Сьюард Холл, то есть, конечно же, сам Уильям Сьюард Берроуз.

То ли в фантазиях Холла, то ли в сокрытой реальности (а скорее всего и там и там, ибо все тут – одно) Ким Карсонс, как будто убитый в финале «ПМД», попадает в страну мертвых, где – под египетским именем Неферти – скитается в поисках Западных Земель, которые и есть ключ ко всем тайникам магической трилогии. «А теперь тебе предстоит отыскать путь в Западные Земли. И выяснить, при каких обстоятельствах они были созданы. В чем ошиблись египтяне, нагромождая пирамиды из своих вонючих мумий. И зачем им необходимо было сохранять физические тела»{576}.

На этом опасном пути – воображаемом для Холла, реальном для Неферти, но и наоборот – проводником служит на этот раз сам Хасан ибн Саббах, владеющий ключами от всех тайн-дверей. Смертный враг агентов венерианского заговора, «которым всегда присущи весьма характерные методы и цели. Их отличает антимагическая, авторитарная, догматическая настроенность. Они – смертельные враги тех, кому дорога магическая вселенная – спонтанная, непредсказуемая, живая. А они хотят видеть ее контролируемой, предсказуемой и мертвой»{577} (в общем, они говнюки) и лидер гностического сопротивления, Хасан ибн Саббах разгадал загадку египетского культа мертвых, открыв, что древнейший заговор сил Контроля состоял в ограничении творческих сил застывшими формами закона, ритуала, тела – в общем, мумии как отвердевшей, остановившейся, неразвивающейся жизни.

По Хасану ибн Саббаху, «боги и демоны Египта организовали и заставили работать изощренный бюрократический аппарат, контролировавший и распределявший бессмертие, награждая им по своему произволу горстку избранных»{578}. Истоком всякой бюрократии и всякого контроля является культ Единого Бога, этот культ древнего, как само время, изобретения – «Единственный Бог может позволять себе ждать. Единственный Бог и есть само Время»{579}, – служащего целям создания иллюзорной Вселенной Единого Бога (англ. One God Universe), противостоящей Магической Вселенной{580} (англ. Magical Universe), в борьбе за которую – то есть в борьбе за освобождение – объединяются ассасины Хасана, стрелки Карсонса, пираты Миссьона и все остальные порождения писательской фантазии Уильяма С. Холла. «Магия – наш враг. Творчество – наш враг»{581}, – говорят эмиссары Вселенной Единого Бога, а значит, именно магия и творчество (а магия по Берроузу и Гайсину и есть творчество) способны разрушить эту омертвевшую, мумифицированную вселенную.

Искомые героями Западные Земли – это и есть то безграничное пространство, в котором претензии Единого Бога на всевластие теряют всякий смысл; это магическое и творческое пространство, которое Берроуз – чем дальше, тем больше – отождествлял с Космосом. Смешивая трансгуманистические образы будущего с эхом молодежных бунтов 1960-х, он писал в предисловии к «ПМД»: «Единственное, что способно объединить всю нашу планету, – это планетарная космическая программа… земля превращается в космическую станцию, и война просто исчезает из повестки дня, даже мысль о ней превращается в безумие в контексте исследовательских центров, космопортов, восхитительного ощущения, возникающего из совместного труда с людьми, которые тебе нравятся и которые испытывают глубокое уважение к своим, определенным по взаимному согласию целям – целям, которые принесут выгоду всем, кто сможет их достичь. Счастье есть побочный продукт осмысленной деятельности. Планетарная космическая станция предоставляет всем членам своего экипажа возможность действовать осмысленно»{582}.

Как и в далеком космосе, Закон говнюков не работает в Западных Землях: «Проникнуть в Западные Земли означает навсегда оставить скрижали завета пылиться в нужнике человечества по соседству со старыми почтовыми каталогами»{583}. Слово теряет контроль, но также контроль теряет и тело, ведь, как учит Хасан ибн Саббах, главной ошибкой «цивилизации мумий» является то, что «они пытались снабдить дух телом. Но дух, заключенный в тело, перестает быть духом» – и далее Горный Старец добавляет: «Наши мечты будут нематериальными.

Так что, разве не именно этим занимается искусство?»{584}

Здесь – впервые с такой обезоруживающей ясностью – Берроуз, когда-то последовательный материалист, проводит атаку не только на слово, но и на тело – как предельную форму земного контроля. Египтяне отождествляли бессмертие с мумией – с перебинтованным окаменевшим трупом. Торжество застывшей формы и одновременно ритуала, через который эта форма и возникает, является главной уловкой Единого Бога для одурачивания простаков, «ХИС [Хасан ибн Саббах. – Прим. авт.] же подготавливал отдельных личностей к существованию вне физического тела, в космическом пространстве. Это логический эволюционный шаг. Физическое тело в своем современном виде не приспособлено к космическим условиям»{585}. Свобода, творчество, магия, в свою очередь, преодолевают косную телесность и выходят за ее пределы – в Космос, в сторону Западных Земель, навстречу бессмертию.

«Дорога в Западные Земли, по определению, самая опасная дорога в мире, потому что проходит она по ту сторону Смерти, по ту сторону основных Богом положенных стандартов Страха и Опасности. Это самая охраняемая дорога в мире, поскольку она дает доступ к самому драгоценному дару во вселенной: к Бессмертию»{586}.

Писавший все это Уильям С. Берроуз, как и его аватар Уильям С. Холл, стоял на пороге физической смерти.

В последних книгах сюжетное повествование все больше и чаще сопровождается автобиографическими вставками, в которых мешаются воспоминания, вымыслы и сновидения. Многие зарисовки из последней книги Берроуза – «Мое образование. Книга снов» (англ. «My Education: A Book of Dreams», 1995) – кочуют по магической трилогии. Сновидец Берроуз и сновидец Холл – одно и то же лицо. В потоке сновидческой поэтики нарезок перед его сознанием проносятся старые сюжеты, былые события, полузабытые персонажи.

«Был на концерте с Керуаком и остальными. Какими остальными? Где? Не помню.