— Не был.

— Почему? Не хотите — не отвечайте, — быстро добавила она.

— Я и не знаю, что отвечать. Не сложилось, и все. Сначала решался вопрос с жильем. Я ведь не местный. Квартиру снимал, потом жил много лет в общежитии. Сейчас у меня отдельная квартира. Однокомнатная. На окраине. Но мне большего и не надо. Что касается женитьбы… Когда спохватился, все мои друзья уже были женаты. Начали мне сватать — кто родственницу, кто подругу жены. Одни по возрасту не подходили. Другие… — Он замялся. — Хотелось, чтобы молодая, потому как детей… У ровесниц жизнь уже устроена. И дети есть. Кто знает, почему развелась?

— А вы педант, — усмехнулась Чусова. — Какая вам разница, почему женщина развелась, если вы ее любите?

— Я не о любви говорю. Какая в моем возрасте любовь? — отмахнулся Семенов.

— Тоже мне — старик! — Она рассмеялась. -Я полагаю, мы ровесники? Немного за сорок, так?

— Так, — кивнул Семенов.

Ему с ней было удивительно легко. С другими женщинами он мог разговаривать только в своем кабинете, как лицо официальное. Задавая официальные вопросы. И женщины относились к нему настороженно, побаивались. Какие уж тут доверительные отношения? Симпатия? Семенов порою чувствовал себя пугалом. Орудием устрашения, которое все одно с шеста не слезет. Сидит, глаза таращит: отвечать! не-сметь-мне-врать! я-всех-вас-выведу-на-чистую-воду! И ведь срабатывало! Хотя на самом деле он был человеком застенчивым и добрым.

Чусова вела себя свободно. Хотя ей, без сомнения, что-то от него было нужно. Иначе бы не поехала.

Он выехал на кольцо и весело спросил:

— Ну и куда вас прикажете везти, Наталья Алексеевна?

— Я же сказала: все равно.

— Доверяете, значит?

— Абсолютно!

Он свернул на Ленинградское шоссе. Большинство дачников уехало в пятницу вечером. Или в субботу с утра. И сейчас дорога была относительно свободна. «А не махнуть ли мне прямиком на родину? — подумал Семенов. — По прямой. Часика через три…»

— О чем думаете? — спросила Чусова.

— Да вот думаю: не податься ли на родину?

— А далеко?

— Сто пятьдесят километров.

— Значит, с ночевкой.

— Вы что, согласны?

— А почему бы нет? Я же сказал: мне все равно.

— И никаких дел в Москве?

— У меня есть управляющий. Все равно ведь придется на какое-то время уйти от дел. Я подыскала достойного кандидата.

— Значит, едем!

Он и в самом деле соскучился по родным. Но что мама скажет? Приедет с женщиной, родительница без труда определит, что та на сносях. Вот ситуация! И как ты в это вляпался, Василий? Тем не менее он ехал. Разговор между ним и Чусовой был вялый, ни о чем. В половине пятого они уже подъезжали к дому его родителей. Семенов издалека увидел у ворот машину брата. Вот, значит, как. Все семейство в сборе. Из ворот выбежали обе его племянницы — погодки. Одной десять, другой одиннадцать. Похожие, как две капли воды. Они даже учились в одном классе, и учителя их путали. Вроде и не близняшки, а все равно похожи.

— Дядя Вася приехал! Папа, дядя Вася приехал! Мама, дядя Вася приехал не один!

И началась суета. Семенова волновало только одно: что скажет мать? Брат-то понятно. Хлопнул по плечу, прогудел:

— Наконец-то!

А вот мать. Опустила глаза, тихо сказала:

— Хорошая женщина.

— Мама, я…

— Ничего не говори, Вася.

— Я только хотел сказать…

— Да я и так все вижу.

— Это не мой ребенок! — отчаянно крикнул он.

— Ох ты, Господи. Отец-то где?

— Сидит. То есть сядет.

— Сирота, значит.

— Мама, что ты говоришь?!

— Ты меня, Вася, прости. Я женщина простая, малограмотная. Всю жизнь в колхозе. Всего-то и знаю — ферму да коров. Вижу только, что женщина хорошая. Наша.

— Что значит «наша»?

— Тоже из простых. Дай Бог тебе счастья!

И она быстро-быстро его перекрестила. Не поняла. Никто не понял. А он сам себя понял? Вечером они вдвоем с Натальей Чусовой сидели на лавочке у дома, и тяжелый разговор начала она.

— Что такого вы узнали, что привезли меня сюда?

— Я просто хотел…

— Хватит! Ну, что?

— Я был в центре планирования семьи. Где ваш ребенок, Наталья Алексеевна?

— Какой ребенок? — вздрогнула она.

— Врач сказала, что вы уже рожали. Так где он?

Она молчала.

— Значит, не умер, — сделал вывод Семенов. -Сказать такое у вас язык не повернулся. Он жив. Отвечать, значит, не хотите.

— К Пенкину это не имеет никакого отношения, -быстро сказала она. — Мой сын.

— Значит, сын. А… сейчас? — Он покосился на ее живот.

— Тоже. Мальчик. Хотя определить еще трудно, но… Я это чувствую.

— Понятно.

— Хотелось-то девочку. Но мальчик тоже хорошо. Теперь вы скажите: что все это значит? Вы меня подозреваете? В чем?

— Ваш Пенкин — это не Пенкин, — сердито сказал Семенов. Она вздрогнула. Поскольку Чусова молчала, он начал сердиться. — Я пока не понимаю, какую аферу вы провернули и что за всем этим стоит. Но… Дело-то серьезное, Наталья Алексеевна!

— У вас нет доказательств. — Она зябко поежилась и закуталась в шаль. Хотя летняя ночь была теплой.

— Вы поехали со мной потому, что вам нужно свидание с ним, так?

— Мне… Да, нужно!

— Зачем?

— Мне просто надо на него посмотреть, поймите! А ему на меня. Он — отец моего ребенка. Я вас умоляю: отправьте дело в суд. Ведь он же во всем признался! Что не так? Какие вам еще нужны доказательства? Или, может, деньги?

Он вскочил.

— Да вы с ума сошли! Взятку мне предлагаете?!

— Извините, — тихо сказала она. — Сядьте, Василий… Иванович.

Он все еще топтался возле скамейки. Она тоже поднялась, взяла его под руку со словами:

— Хорошо. Пойдем, прогуляемся. Не кажется, что нам пора перейти на ты? Родственники тебя не понимают. Приехал с женщиной, женщина беременна. Брат, конечно, не догадался, отец тоже, но женщину разве проведешь? Я имею в виду твою маму.

— Где ты собираешься жить? — все так же сердито спросил он. — На что — это понятно. Есть у вас деньги. Если мои подозрения верны, то денег много.

— Ох ты, какой догадливый! — фыркнула она. -Квартиру куплю.

— Ему долго сидеть.

— И что? Подожду.